На заседании секции «Книжная культура и историческое познание» (V Международная научная конференция «Берковские чтения. Книжная культура в контексте международных контактов», 29–30 мая 2019 года, Пинск), модераторами которой были доктор исторических наук, доцент, профессор кафедры истории и теории культуры ФГБОУ ВО «Российский государственный гуманитарный университет» Константин Ерусалимский (Москва, Россия) и доктор habil., профессор Карлова университета, вице-президент Пражского лингвистического кружка (Прага), научный сотрудник Центра изучения балтийских языков и ономастики Института литовского языка (Вильнюс) Илья Лемешкин (Прага, Чехия), царила атмосфера оживлённых прений, новаторского подхода и научной скрупулёзности.
Татьяна Балюк («Практическая необходимость или тайный смысл: функции сокращенных слов в кириллических книгах XI в.», Беларусь), проанализировав сокращения из Остромирова Евангелия, Архангельского Евангелия, Изборника 1073 г., Изборника 1076 г., высказала идею о том, что системы сокращений с титлом возникали поначалу из соображений о сакральном и трансформировались затем, исходя из мотиваций практичности.
Андрей Усачёв («“Элитарный” и “массовый” сегменты книжной культуры России XVI в.: проблемы, перспективы и некоторые итоги изучения», Россия) поделился с коллегами результатами своего колоссального труда по исследованию книжных памятников, создававшихся в 37 городах и местечках и 92 монастырях России в XVI в. Автором были проанализированы 734 выходные записи датированных книг 1500–1600 гг. из 44 архивохранилищ. Географическая локализация, тематика, социальный и возрастной состав заказчиков и исполнителей и, самое интересное, мотивации и характер процесса переписывания библейских текстов – эти и многие другие темы прозвучали для участников секции настоящими открытиями.
То же XVI столетие, эпоха правления Ивана Грозного, но «со стороны фасада»: саморепрезентация московской власти в контексте религии и дипломатии. Константин Ерусалимский («Тринитарное богословие в дипломатических посланиях Ивана Грозного», Россия) фундаментально проанализировал 33 богословские формулы в протоколе дипломатических грамот московской власти за 1542-1584 гг. Выступление, вызвавшее оживлённую дискуссию, подвело вывод о том, что тринитарные инвокации в посольских посланиях развивали идею о заступничестве Святой Троицы, воплощая представления Ивана Грозного о Троице как персональном символе светской власти. В то же время, Богородица и Покров Богородицы в инвокации выдавали авторство или причастность к составлению посланий церковной власти. Примечательно, что в московской дипломатии в правление Ивана Грозного только сам царь допускал прямое обращение к Троице за заступничеством. Однако, «тринитарное богословие в формуляре дипломатических посланий… было привнесено в церемониал под влиянием переосмысления идеи правления в духе симфонии властей…» Многочисленные внешние и внутренние причины «требовали открытых деклараций незыблемости православных догматов. Так и возник особый двуединый культ покровительствующей светской монархии Троицы и Покрова Непоборимой Воеводы – Богородицы».
Основы и механизмы функционирования городской власти в Пинске в конце XVI в. продемонстрировал Александр Довнар («Кніга Паўла Шчэрбіча “Права мейскае” 1581 г. і яе выкарыстанне пінскім магістратам», Беларусь). В своём докладе он показал, что пинский магистрат во многом опирался на работу известного выпускника Ягеллонского университета и впоследствии одного из составителей Литовского статута 1588 г. П. Щербича. Перевод Щербича «Ius municipalae» («Права мейскае») был важным источником магдебургского права для магистрата, канцелярии и писарей, формируя таким образом «юридическое интеллектуальное поле» на белорусских землях конца XVI в.
Доклад Александра Грищенко погрузил участников Конференции в атмосферу XVII в. и доказал, что новые открытия в книговедении всё ещё актуальны. Так, в достаточно известном сборнике Государственного исторического музея Забел.436 (1630—1640) автор обнаружил целый блок ветхозаветных текстов, которые эксплицитно обозначены как «вновь переведённые» от «еврейских книг». Эта «Забелинская подборка» представляет из себя глоссарий к Песни песней, а также библейские фрагменты Чисел, Исайя и Притч. Примечательно при этом то, что в отличие от других фрагментов, «Забелинская подборка» даёт образцы «более чистого старобелорусского языка, хотя и не без церковнославянского влияния. В ней имеются и графико-орфографические, и морфологические, и лексические признаки “простой мовы”.
Михаил Тарелко («Тафсір Нацыянальнай бібліятэкі Беларусі», Беларусь) представил участникам секции ранее неизвестный список тафсира – перевода Корана на польский язык минским имамом ещё в конце XVII в. Исследование этого списка, приобретённого Национальной библиотекой Беларуси в 2016 г., показывает, что он должен датироваться концом XVIII в. Кроме того, анализ его речевых особенностей выявляет, что он был создан на белорусской этнической территории.
Удивительный фрагмент из истории культурных влияний в Беларуси открылся для участников секции в докладе Ольги Баженовой («Книги гравюр французского художника и белорусская монументально-декоративная живопись XVIII столетия», Беларусь). Такой, казалось бы, известный архитектурный памятник, как Несвижский замок, до сих скрывал в себе неожиданную находку – росписи шинуазри («китайщина», chinoiserie) в юго-западной части замка, сделанные при жизни князя Кароля Станислава Радзивилла (Пане Коханку), когда тот ремонтировал замок, ожидая приезда короля Станислава Понятовского. Хотя стиль шинуазри, по нашим стереотипам, не соответствовал вкусам Пане Коханку, видимо, он следовал духу моды. Дело в том, что 18 обнаруженных фрагментов нежной росписи шинуазри восходили к моделям гравюр известного французского художника и законодателя оформительской моды того времени Жана Баптиста Пильмана (Jean Baptiste Pillement).
Об этом же периоде французского влияния на местную культуру и образование рассказала Ольга Полунченко («Роля французскіх перыядычных выданняў у асветніцкай дзейнасці Адукацыйнай камісіі Рэчы Паспалітай», Беларусь). В своём выступлении автор выдвинула гипотезу, что Эдукационная комиссия не только выписывала французские просветительные журналы, но и непосредственно руководствовалась их просветительским посылом.
Сергей Михальченко («Меморандумы вновь образованных государств, представленные на Парижскую мирную конференцию в 1919 г., как исторический источник», Россия) открыл неизвестные страницы в истории белорусского национального строительства. Представители новых самопровозглашённых государств, приглашённые на Парижскую мирную конференцию 18 января 1919 г., готовились к тому, чтобы заявить о себе путём создания т.н. «меморандумов». Эти документы представляли из себя краткое изложение сведений о государстве: что оно собой представляет, элементарные сведения о географии, истории, культуре, экономике. Как и другие, делегация Белорусской народной республики во главе с А. Луцкевичем также представила меморандум с просьбой мирно решить белорусский вопрос. При этом анализ Меморандума Луцкевича показывает, что он использовал известную монографию М. В. Довнар-Запольского «Основы государственности Беларуси» (изданную к тому времени на шести иностранных языках) – в тех разделах, которые касались истории.
Не осталось в ходе работы секции не озвученным и скориноведение.
Ольга Шутова («Бивлия Франциска Скорины и Италия: источники, влияния, вдохновения», Франция), в противоположность общепринятому взгляду на преимущественное влияние немецких источников («Кёльнская Библия», «Хроника Шеделя») на деятельность Скорины по изданию Бивлии Руской, проследила возможные влияния гораздо южнее. На обширном иллюстративном материале автор показала, что источниками, которыми вдохновлялся Франциск Скорина, по всей видимости, были итальянские Библии 1471 и 1490 гг. и ксилографии из книг венецианских издателей. Автор акцентировала, что в оформлении Бивлии Руской, которую издал Франциск Скорина, очевидно прослеживается ренессансный венецианско-падуанский стиль оформления книг. В своём выступлении Ольга Шутова предложила и возможную иконографическую модель, которой руководствовался при заказе портрета Франциск Скорина. Ею она считает гравюру библейского мудреца Соломона, изданную в Венеции в 1488 г. и затем многократно переиздававшуюся. В отличие от других гравюр с изображением сидящих учёных мужей, в т. ч. и «Святого Иеронима в своём кабинете» А. Дюрера, ксилография Соломона совпадает с портретом Франциска Скорины практически во всём: поза, гирлянда, кресло с колоннами на подиуме (производное от распространённого в Италии lettuccio), пюпитр, накрытый «рушником», армиллярная сфера, песочные часы, книги, даже солнце / луна – всё на месте.
Безусловно сенсационным стало ожидаемое и прекрасно анимированное выступление Ильи Лемешкина («(Не) жданная гостья на портретах Ф. Скóрина», Чехия). Пражский исследователь посвятил его невзрачному насекомому, изображённому В (или точнее, «НА») правом нижнем углу портрета Скорины. Как оказалось, сидит здесь именно муха, а не пчела – да-да, МУХА. До сих пор большинство исследователей, несмотря на морфологические признаки, просто отказывались «признавать» это насекомое на портрете просветителя, видя в мухе лишь символ нечистоплотности или суетности и потому подменяя её более «благородной» пчелой. Но почему именно муха? Дело в том, что во времена Скорины изображение мухи, а на самом деле «благородного, с точки зрения художественной эстетики XV—XVI вв., существа из семейства muscae depictae», встречается на многих картинах эпохи Ренессанса. Эта «мода» вошла в историю искусствоведения как один из первых trompe—l’œil – иллюзия, которая позволяла художнику, с одной стороны, продемонстрировать своё мастерство, а с другой – создавала «“двойную систему изображения”, где две взаимосвязанные, но и самостоятельные плоскости имеют тенденцию перекрещиваться». Этот вывод, такой простой и элегантный, казалось бы, лежал на поверхности, однако для того, чтобы его сделать, нужно было рассмотреть портрет, который заказал для себя Франциск Скорина, в контексте Ренессанса! Более того, Илья Лемешкин, проанализировав известные экземпляры скориновского портрета (в «Книге Премудрости Иисуса Сирахова» 1517 г. и «Четырёх книгах Царств» 1518 г.), предположил, что здесь «впервые в простейшей форме здесь был реализован принцип (зоо)кинеографа, создающего оптическую иллюзию движения на бумаге». «По сравнению с единичным творением художника-живописца ксилографическая техника изготовления оттиска предоставляла одно весомое преимущество: толстая муха на печатный лист не только садилась (1517), но и элегантно улетала (1518)». «(Ре)анимацию», выполненную известным пражским художником Евгением Ивановым (Eugene Ivanov), читатель может увидеть здесь: «Муха Ф. Скорины танцует дансе».
К счастью, книжное познание, книговедение, и скориноведение в том числе, не становятся «мёртвыми» и «заскорузлыми» даже вне юбилейных чествований. Так, горячие дискуссии, вызванные выступлением скориноведов, подкрепились презентацией представителя совсем молодого поколения историков Александра Паршенкова («Самапрэзентацыя Францыска Скарыны», Беларусь), который представил аудитории множественные вопросы, связанные с тем, как сам Франциск Скорина представлял себя и как видим его сегодня мы.
Два года, прошедшие после отшумевших торжеств по поводу 500-летнего юбилея издания Бивлии Руской, продемонстрировали не только неослабевающий интерес к изучению жизни, деятельности и наследия, которое оставил Франциск Скорина, но и совершенно свежие исследовательские результаты. Так что, хорошая новость: арсенал наших знаний о Скорине пополняется, а с ним – возникают и новые исследовательские ракурсы, и новые вопросы.