Ольга Шутова. И вновь о Скорине в Падуе: новые возможности прочтения старых документов. Время, контекст, обстоятельства, присутствующие.

Опубликовано на белорусском и английском языках в трёх частях в журнале Belarusian Review– Winter 2014, vol. 26, No. 4. P. 17-23; Spring 2015, vol. 27, No 1. P. 23 -28; Summer 2015, vol. 27, No. 2. P. 21-28.

ВВЕДЕНИЕ

История, пожалуй, самых знаменитых документальных свидетельств о жизни Скорины – актовых записей 1512 г. о защите им в Падуанском университете степени доктора медицины – давно уже стала классической главой скоринианы: первое открытие падуанских документов в 1892 г. польским исследователем Станиславом Виндакевичем[1], их публикация И. Шляпкиным в «Журнале Министерства Народного Просвещения»[2], и сенсационное дополнение к ним, сделанное Яном Садовским в 1960 в виде дубликата записи в архиве Падуанской епископской курии, где Скорина именуется «secretarii regis Datiae»[3].

Полвека, прошедшие после этой публикации, были отмечены кропотливой работой по изданию, переизданию, переводам и интерпретации этих документов[4]. Казалось бы, эта страница скоринианы уже настолько изучена, что стала почти банальной. И все же, в своем невольном французском «затворничестве», вновь и вновь обращаясь мыслями к Скорине – первому белорусскому «эмигранту», мне посчастливилось напасть на книгу «Акты защиты докторских степеней Падуанского университета 1501-1525 гг.»[5] И вот удача: среди длиннейшего списка успешных (и, между прочим, крайне редко не успешных) докторских защит, я увидела записи о Франциске Скорине.

То, что такие записи должны были быть в этой книге (изданной под редакцией известной итальянской исследовательницы Ренессанса, историка и латиниста Elda Martellozzo Forin в 1969), конечно, не вызывало сомнений. Неожиданным оказалось другое: общепринятые, ставшие практически хрестоматийными тексты этих актов, известные исследователям Скорины по публикациям Я.Садовского, П. Татариновича, В.Дорошкевича, Я.Порецкого, отличались от тех текстов, которые были опубликованы Эльдой Форин.

Эта констатация стала толчком к долгой и запутанной исследовательской авантюре, результаты которой мы приводим в данной статье.

Признаемся, что начиная разработки падуанского «эпизода» из жизни Скорины, мы не имели возможности познакомиться с работой Витовта Тумаша «Скарына у Падуи». В ней автор изложил многие моменты, на которые мы также, и независимо от него, обратили внимание, но которые по разным причинам оказались фактически пропущенными «официальной» белорусской историографией и в советское, и в постсоветское время: история падуанского университета и царившая в нем «либеральная» атмосфера; присутствовавшие на экзаменах Скорины персоны; акцент на собственно медицинской профессии Скорины; характер термина «gratie» (см. ниже в данной статье) – всё это почему-то игнорируется и до сих пор.

В момент, когда нам все-таки удалось познакомится с этой редкой работой В.Тумаша, основной каркас нашей статьи уже существовал. Однако обнаружилость, что хотя векторы наших исследований совпадали, главные детали и аргументация существенно различались. Радикальным отличием было не только уточнение времени скориновского экзамента и анализ персоналий его экзаменов (например, Бартоломео Санвито), но и сам подход к тексту «в контексте», рассмотрение новых деталей документов на фоне защит других кандидатов, что давало возможность сравнивать скориновский случай с другими, и тем самым попытаться сделать картину падуанского эпизода в жизни Скорины более «объемной». Надеемся, что наше исследование будет интересным для читателя и поможет дополнить страницы скоринианы.

НЕМНОГО ИСТОРИОГРАФИИ

История скориновских документов в Падуе началась значительно раньше, чем показывал Витовт Тумаш[6]. Так, на самом деле, Джузеппе Минато (Giuseppe Minato) и, независимо от него, Франческо Доригелло (Francesco Dorighello) занялись сбором, классификацией и составлением сборника актов Архива Падуанского университета и хронологического списка всех лауреатов докторской степени Падуанского университета. Однако, еще раньше, в XVII веке, известный итальянский эрудит, епископ и историк, Джакомо Томасини написал в 1654 г. первую историю Падуанского университета[7]. Опираясь на Томасини и существенно дополнив его, историк и юрист Николай Комнин Пападополус (родившийся на Крите, затем переехавший в Италию и преподававший в Падуе), опубликовал в 1726 г. «Историю Падуанской гимназии», включавшую краткие биографии падуанских студентов и преподавателей[8]. Справедливости ради, надо отметить противоречивый характер и споры, которые породила его «История» (например, сюжет с записью Copernicus Nicolaus, tom 3, liber secundus, p. 195, № 66, под годом кончины 1543 утверждающей, что Коперник был в Падуанском университете как Polonorum). «Историю» Пападополуса продлил Якоб Фацциолати, книга которого по истории Падуанского университета начинается с 1517 гг., т.е. уже после скориновского времени[9].

Уже в начале ХХ в. итальянские историки Института истории Падуанского университета Гаспаро Зонта (Gasparo Zonta) и Джиованни Бротто (Giovanni Brotto) вновь обратились к интересующим нас документам университетского архива и выпустили «Акты защит докторских степеней Падуанского университета с 1406 по 1450 гг.»[10].

В 1969 году Elda Martellozzo Forin, продолжая их дело, свела воедино и, преодолев такие обычные следы времени, как водяные пятна, порватости, сокращения, погрешности почерка и т.д., транскрибировала оригинальные латинские записи архивов Падуанского университета, Епископской курии Падуи и Государственого архива Падуи (Archivio Antico dell’Università di Padova, Archivio della Curia Vescovile и Archivio di stato di Padova) интересующего нас периода и опубликовала их. Однако, как признается сама редактор, «технические» сложности были самой малой трудностью для публикации – главной проблемой были пропуски целых годов, например, в томах 45 – 57 актовых записей Епископальной курии, называемых Diversorum и охватывающих период с января 1501 по январь 1533 гг. (том Diversorum № 49 как раз и содержит ту запись, которую открыл Я.Садовский), что, очевидно, было связано с военными действиями в период войн Камбрайской лиги (1508 – 1516), в которые оказалась вовлечена Падуя как вассал Венеции.

Кроме того, как пишет Э. М. Форин, исследователь сталкивается здесь с крайне неразборчивым почерком, пропусками и сокращениями, как терминов (например, «nem. pen. diss.» – что крайне важно как раз для скорининского случая, т.к. означает «nemine penitus dissentiente» — формула, принятая только в случаях блестящей защиты, когда «ни один человек из аудитории не имел возражений»[11], так и имен собственных, например, MM для Marco Mantova или FP для Francis Papafava[12].

Э. М. Форин поставила себе целью тщательно расшифровать старые записи и фамилии и «отреставрировать» их смысл, сопоставляя акты, хранящиеся в Архиве епископальной курии и Архиве Падуанского университета. В результате, наши четыре падуанских документа представились в новом ракурсе.

Во-первых, у нас появилась возможность подвергнуть их верификации с точки зрения сложного прочтения латинской скорописи, которую кропотливо выполнила итальянский латинист Э. М. Форин; во-вторых, прояснить время, обстоятельства самих экзаменов, их детали, имена присутствовавших, и, что особенно ценно, увидеть документы о защите Скорины в контексте других защит, происходивших в то же время. Собственно, именно эта задача – постановка скориновского случая в контекст практики защит в Падуе.

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. ВРЕМЯ И КОНТЕКСТ

ВРЕМЯ

Падуанские тексты Скорины начинаются традиционно по установленной для всех защит форме «1512 nov. 5. Padue in eccl. S. Urbani hora XVII. Gratie in med. amore Dei mag. Francisci Rutheni q. d. Luce.» – или, в берусском переводе В. Дорошкевича и русском Я. И. Порецкого, в нашей «классической» хрестоматии «Францыск Скарына: Зборнiк дакументаў і матэрыялаў» 1988 г.: «Именем Христа, аминь. В год от его рождения тысяча пятьсот двенадцатый, индикта XV, в пятницу, пятого ноября, в Падуе в храме святого Урбана в 17 часов…»[i].

Бросается в глаза при этом собственно время заседания – 17 часов (hora XVII). Это, конечно, поздновато, но все же допустимо, поскольку можно предположить, что члены Коллегии могли принять решение о даровании Скорине милости и его допущении к пробному экзамену достаточно быстро.

Сложнее обстоят дела со вторым заседанием Священной Коллегии по предзащите Скорины. Согласно классическим публикациям, второе заседание – пробный экзамен Скорины – состоялось 6 ноября в том же месте в 22 часа (hora XXII). Пробный экзамен, который начинается в 22 часа! Даже если допустить, что первое заседание (5 ноября), хоть и началось в 17 часов, но было коротким, то столь позднее время для второго заседания (22 часа), подразумевающего пробную защиту, которая длилась часами (см. ниже свидетельства Феликса Платтера и другие), вызывает, мягко говоря, недоумение. Еще пионер исследований о Скорине Витовт Тумаш отмечал эту «даволi позную пару, бо а 22-ой гадзiне»[13].

Да и в целом, читая записи архива защит падуанского университета, прослеживаем очевидную тенденцию: подавляющее большинство защит происходили именно в такое «позднее» время. В чем причина?

На самом деле, объяснение этому есть, и довольно простое, прямо-таки лежащее на поверхности: итальянцы периода Ренессанса считали время суток иначе, чем мы сейчас. Естественно, как в настоящее время, итальянцы делили сутки на 24 часа, но их 24-х часовое деление суток начиналось от заката солнца! Закат был часом 0; 1 час – это первый час после заката, 2 часа – это два часа после заката и так далее.

Следует учесть при этом, что академический год в итальянских университетах в эту эпоху начинался 18 октября, но сами занятия, как правило, начинались после Дня Всех Святых, около 1-2 ноября. Знаменитый американский исследователь Ренессанса Поль Грендлер (Paul F. Grendler), учитывая, что заход солнца в начале ноября в Италии происходил в 18 часов, показал соответствие расписания итальянского университета того времени современному нам исчислению времени суток[14].

Таким образом, hora XVII (17 часов) в нашем первом падуанском документе о допущении Скорины к защите и hora XXII (22 часа) во втором документе о пробном экзамене Скорины превращаются … в 11 часов утра и 16 часов (4 часа пополудни) соответственно[ii].

Так, внимательное прочтение наших хрестоматийных скориновских текстов, казалось бы, «затертых до дыр», открыло нам путь для новых поисков, и в частности – контекста и обстоятельств экзаменов Скорины.

КОНТЕКСТ

Сравнение текстов актов докторских защит в Падуанском университете в скориновский период, 1501-1525 гг., демонстрирует, что процесс получения докторской степени в этом и во многих других европейских университетах, как подтверждают это и специальные исследования[15], проходил в три этапа:

1) обращение кандидата в Святую Коллегию (Sacro Collegio) для испрошения т.н. «милости» (gratia);

2) пробный экзамен;

3) личный экзамен и получений знаков докторского достоинства – инсигний.

Первым этапом было обращение претендента к Святой Коллегии – Gratie.

Sacro Collegio был по сути независимым от университета органом и состоял не столько из профессоров данного университета, сколько из местных знаменитостей, имеющих ученую степень доктора в соответствующей сфере. Иногда, но вовсе не обязательно, профессора университета, обладающие большой славой, тоже входили в состав Коллегии[16].

Итак, кандидат должен был обратиться в Священную Коллегию для испрошения так называемой «милости» – «gratia», что являлось обязательным начальным этапом для любого претендента на докторскую степень. В рассматриваемый нами период все претенденты, чтобы быть допущенными к экзамену, должны были пройти эту процедуру испрошения «милости», разрешения – и Скорина в том числе. Мы акцентируем внимание на этом моменте, поскольку до сих пор он выпадал из поля зрения большинства  исследователей падуанского периода скоринианы. Примечательно, что версия перевода В.Тумаша «gratia» как «ласка, ласкавае удзяленне, ласкавае прызнанне»[17], абсолютно не была принята во внимание белорусской историографией, и «gratia» в первых строчках падуанского документа № 1 традиционно переводилась как «именем любви к богу» и трактовалась как особая милость именно и только по отношению к Скорине, кандидату бедному и приехавшему издалека, чтобы сдавать экзамен бесплатно (очевидно, эта традиция закрепилась вслед за трактовкой И. Шляпкина, понимавшего «gratia» как «бесплатно»). На самом деле, этот термин «gratia» подразумевал общий для всех кандидатов этап в процедуре, хотя зачастую здесь и оговаривались условия «облегчения» оплаты. В случае же действительно бесплатной сдачи экзамена, употреблялся термин gratis, и amore Dei о чём речь пойдёт ниже.

На этом первом этапе кандидат должен был предстать перед Святой Коллегией лично (или уполномочить представлять себя одного из ее членов) с целью доказать свою способность пройти экзамен: для этого он должен был представить доказательства того, что уже учился определенное количество лет (минимум четыре года, в некоторых случаях семь лет) в общественном учебном заведении, участвовал самостоятельно в публичных диспутах (как минимум один, чаще два диспута). Кроме того, для кандидатов на степень доктора медицины требовалось свидетельство о том, что они работали с настоящим врачом[18] и гарантия об оплате за свой экзамен, которая была весьма высокой.

Так, документ № 860 Acta graduum academicorum содержит исключительно подробный перечень оплат, которые необходимо было произвести претенденту на докторскую степень). Ниже мы более подробно остановимся на этом документе, пока же отметим, что эти оплаты варьировались от университета к университету. Например, А.-М. Феррари описывает оплаты за докторскую степень в университете города Павия в конце 15 века как поистине класса «люкс»: 600 лир за экзамен и за торжественную церемонию, кроме того претендент должен был купить одежду для церемонии для большого количества персон, а также оплатить угощения, малвазию и т.д.[19]

В Падуе в рассматриваемый период плата за экзамен составляла в среднем 20 дукатов (120 лир), но если докторант славился своим происхождением и богатством, то оплаты членам Св.Коллегии и на торжественную церемонию награждения иногда доходили до 300 лир (1 лира составляла 20 сольдо, 1 сольдо – 12 денариев. 1 дукат равнялся 6 лирам и 4 сольдо, т.е. всего 124 сольдо[20]).

Часто, однако, претенденты просили об освобождении, по крайней мере, от половины платы или о полном освобождении от нее. Многие ссылались при этом на расстояние от дома, свои особые заслуги; сложные экономические условия из-за войны или наводнения, или … предъявляли рекомендательное письмо[21]. Совет давал добро путем голосования. Именно в процессе первого заседания, когда испрашивалась «милость», возможно было привести такие «смягчающие обстоятельства», и именно здесь, на первом заседании при испрашивании gratia Скориной, упоминаются и его бедность, и преодоленные им расстояния в полном соответствии с установленной формой, встречающейся и у других кандидатов: «art. doctor pauper qui a longinquissimis partibus forsam per quatuor millia milliaria et ultra ab hac».

Второй этап в получении степени – Tentativum – пробный экзамен – был самым важным. Именно на нем решалось, заслуживает ли претендент докторской степени, или нет. Претендент мог в этом случае предстать на экзамене «пробном», когда ему помогали «promotores«, которых он уже выбрал. Часто, однако, промотерами выступали те, кого назначала сама Коллегия еще на первом своем заседании. Примерно за 12 часов до экзамена[22] претенденту предоставлялись темы – puncta, по которым его будут экзаменовать[23]. Как правило, это были 2 – 4 экстракта, выбранных случайно из главных статусных текстов по предмету защиты. Для докторской степени в области медицины выбирались пассажи из текстов Авиценны, Галена или Гиппократа[24].

К слову сказать, поскольку Скорина в наших документах именуется artium doctor, причем дважды, то очевидно, что он уже где-то подвергался экзамену в области искусств. В этом случае, как и для большинства претендентов на степень artium doctor, Скорине должны были предложить puncta из трудов Аристотеля[25], тем более, что учение Аристотеля представляло собой философский фундамент для медицинского знания средневекой и ренессансной эпох.

Мы знаем, что в Падуе Скорина блестяще проявил себя на защите своих punctis: «art. doct. d. mag. Franciscus q. d. Luce Scorina de Poloczko Ruthenus in med. supra punctis hoc mane sibi assignatis et, quoniam – elegantissime se habuit, ideo nemine penitus dissentiente, fuit idoneus iudicatus et – ad examen suum privatum in med. – admissus» (Доктор искусств и магистр [ОШ: медицины] господин Франциск сын покойного Луки Скорины из Полоцка, Рутен, вышеупомянутые темы (puncta) по медицине, полученные им этим утром, с элегантностью прокомментировал, — ни единого возражения, — и следовательно, был признан достойным личного экзамена в медицине). Этот факт дает нам повод задуматься над вопросом, какого рода знания предполагалось иметь в области медицины молодому доктору. Что изучали на медицинских факультетах и что представляли собой медицинские практики того времени?

МЕДИЦИНСКИЙ КУРРИКУЛУМ

Следует признать, что европейское университетское медицинское знание, средневековое и ренессансное, «не избалованы» вниманием белорусских ученых, и, безусловно, подобная тема нуждается в более серьезных исследованиях, чем тот беглый взгляд, который мы можем позволить себе в данной статье. Однако мы не можем обойти вниманием такой существенный момент в биографии Скорины, как его карьера доктора (ведь не случайно он сам подчеркивал факт своего докторского звания!).

Медицинское знание проходит к моменту скориновской защиты длинный путь от античности, средневековой схоластики к «возвращению» античных авторов в христианскую Европу опосредованно через арабских авторов и их латинских переводчиков и комментаторов[26].

Как и во всех университетах Европы эпохи Ренессанса, медицинское знание на Падуанском факультете искусств и медицины унаследовало набор авторитетных античных и средневековых текстов, которые использовались для обучения будущих докторов. Как правило, преподавание проходило по трем главным направлениям: теория медицины, практика медицины и хирургия. Медицинский куррикулум на факультете искусств и медицины в Падуе скорининского времени опирался на труды трех авторитетов античной, средневековой и ренессансной медицины – Авиценны, Гиппократа и Галена. Их работы служили основными текстами для преподавания. Ещё В. Тумаш посвятил несколько строк предметам, которые преподавались в Падуанском университете; мы же имеем возможность заглянуть в учебные планы.

Среди предметов, преподаваемых на медицинском факультете Падуанского университета, главным считалась «Ординарная теоретическая медицина» (Ad theoricam ordinariam medicina). Она читалась студентам два часа по утрам и опиралась на «Канон» Авиценны для первокурсников, «Афоризмы» Гиппократа для второкурсников и «Тегни» Галена (труды Галена «Искусство медицины» или «Techne iatrike» в средневековье более известные как «Tegni» или «Ars medica») для студентов третьего курса. После этих двух утренних часов следовала «Ординарная практическая медицина» (Ad practicam ordinariam medicina), длившаяся также два часа и опиравшаяся на De febribus для первого курса, De morbis particularibus ad capite usque ad cor («Особые болезни между головой и сердцем» для второго курса и De morbis particularibus a corde infra («Особые болезни ниже сердца») для третьего курса, взятые из «Канона» Авиценны[27].

В послеобеденные часы студенты занимались «Экстраординарной теоретической медициной» (Ad theoricam extraordinariam medicina), опиравшуюся на те же тексты Авиценны, Гиппократа и Галена, но в обратном порядке («Тегни» для первокурсников, «Канон» для третьекурсников) и «Экстраординарной практической медициной» (Ad practicam extraordinariam medicina), которая базировалась опять-таки на Книге IV «Канона» Авиценны и зачастую на Книге IX «Альмансора» Разеса[28] (Абу Бакр Мухаммад ибн Закария ар-Рази, или латинизированный вариант Разес, автор 10-томного труда по медицине, посвященного калифу Ал-Мансуру, более известного в средневековой Европе как «Альмансор»).

Следует понимать, что все три компендиума («Тегни», «Канон», «Афоризмы») повторяли в сущности одни и те же теоретические принципы, а обучение студентов (и следовательно, требования, предъявляемые к кандидатам на экзамене) складывалось из заучивания и повторения. Более того, теория Авиценны о жидкостях и температурах, а также его описания болезней были основаны на учении Галена, который, в свою очередь, базировался на идеях Гиппократа. Преимущество текстов Авиценны состояло в четкости изложения материала и его систематизации, что делало «Канон» идеальным учебником[29].

Необходимо отметить, что хирургия и анатомия Ad chirurgiam et anatomiam были обязательными предметами в Падуе и читались одним и тем же профессором, опиравшимся преимущественно на «Анатомию человеческого тела» (Anathomia corporis humani) Мондино де Луцци, написанную в начале XIV века[30]. Лишь с прибытием в университет знаменитого Андреа Весалиса (значительно позже Скорины, в 1537 г., Весалис был назначен профессором хирургии) тексты Мондино были заменены на более современные, как с точки зрения анатомии человеческого тела, так и с точки зрения его физиологии. Конечно, тексты, комментируемые профессором на своих занятиях, не ограничивались теми основными, которые мы здесь привели. Рукописное, а с конца XV века, печатное, наследие средневековой и ренессансной медицины насчитывает сотни трактатов, конспектов, комментариев компилляций consilia (особых случаев консультаций пациентов)[31], и будущий доктор должен был быть знаком со многими из них, а кроме того, владеть методами ведения научного диспута.

Говоря об основных установках, которые должен был знать будущий доктор в скорининское время, приходят на память достаточно вульгаризованные и усвоенные еще со школьной скамьи основы о 4-х темпераментах. Однако они представляют собой лишь крошечную толику триумвирата Авиценна – Гален – Гиппократ, составляющего основы натурфилософии со времен античности до эпохи Ренессанса.

На самом деле, физиология того времени подразумевала комплексное рассмотрение человеческого тела, которое начиналось с «натурального»: комплекция, жидкости (humors) и системы[32]. Комплекция (темперамент) складывалась из баланса качеств тела: горячий, влажный, холодный, сухой. Когда все четыре качества сбалансированы, человек здоров. При этом не существовало абсолютного критерия «правильной» комплекции (такого, как например, нормальная температура в 36.6 в наши дни); для одних людей «правильным» было преобладание «горячего», в других доминировало «холодное». Причиной заболевания тела считался дисбаланс «качеств», который определял врач в каждом отдельном случае, основываясь на своем наблюдении пациента и его выделений. Задачей врача было восстановить баланс; для этого он прописывал определенный режим питания, медикаменты или, например, кровопускание, с тем, чтобы избавить тело от чрезмерного количества того или иного «humor», или, напротив, добавить «горячее» в комплекцию.

Четыре жидкости (humors) считались главными в функционировании организма: кровь (самая важная), флегма (в обобщенном виде все секреции бесцветного или белесого цвета, подобно жидкости мозга), желчь (красная или желтая желчь из желчного пузыря) и черная желчь (селезенка); их циркуляция определяла комплексный баланс в человеческом теле[33].

В организме человека также выделялись главные органы и системы, которые с ними ассоциировались, однако, тут последователи Аристотеля и Галена расходились в понимании приоритета и функций этих органов (как мы уже отмечали, труды Аристотеля также составляли базу медицинского образования того времени, поскольку медицина была нераздельно связана с натурфилософией, и медицинское знание рассматривалось внутри философского контекста[34]). По Аристотелю, сердце управляло всем телом, а Гален учил, что сердце, мозг и печень управляли каждый своим отделом тела. Кроме того, физиологические принципы Галена подразумевали фактически отдельную циркуляцию венозной (связанной с функционированием печени) и артериальной (связанной с деятельностью сердца и несущей кровь и spiritus, который был главным критерием жизни тела)[35].

Врач, таким образом, должен был определять комплексное состояние человека, согласно таким показателям, как наблюдение, выслушивание пульса, изучение экскрементов (их насчитывались десятки оттенков, зависящих от возраста, пола и состояния человека), а также цвета лица, щёк, языка, ногтей и т.д. Кроме того, важнейшим качеством профессии врача было умение предсказывать ход и результат болезни. Наличие определенных симптомов накладывалось на календарь прогноза, их эволюцию и исход, и доктор должен был спрогнозировать течение, сроки и исход болезни. Выпускник университета, обладатель степени доктора, дающей право преподавать во всем христианском мире от имени вселенской церкви, [36] ученый медик вступал в высшее медицинское «сословие». Он был не столько практиком (больные зачастую прибегали к помощи фармацевтов, акушерок, знахарей, а также цирюльников – в Падуе, впрочем, это не получило такого распространения, как в Европе), сколько именно ученым, принадлежал к высшему обществу – и находился внутри интенсивных интеллектуальных поисков и контекста логики, философии, богословия…

Не случайно, в период позднего средневековья и раннего Ренессанса, в итальянских университетах было повсеместным правило преподавания логики и философии как фундамента, на котором основывалось обучение медицине, о чем свидетельствуют не только трактаты таких видных представителей научной мысли, как например, Петр Абанский (Pietro d’Abano) «Согласование противоречий между медициной и философией» (Conciliator differentiarum quae inter philosophos et medicos versantur), 1472, но и статуты университетов Флоренции, Болоньи, Падуи, Пизы[37].

Мы должны рассматривать и нашего доктора Скорину в более широком контексте. Как подчеркивала Н. Сираизи, «ученые медики периода Средневековья и Ренессанса принимали самое непосредственное участие как в интеллектуальных движениях, так и в социальном и культурном окружении своего времени. Они были схоластиками, когда схоластика была интеллектуальной модой, и гуманистами, когда гуманизм представлял собой самое передовое знание. На итальянских факультетах медицины и искусств, как и повсюду в Европе, будущего медика обучали не только медицине, но философии и астрологии»[38].

В результате, одним из главных требований к будущему доктору было не только знание медицинское – диагностика, лечение – но и умение аргументировать, проводить так называемые «диспуты». Докторская защита также проходила в форме «диспутов» – puncta, предоставленные кандидату накануне, предавались научной общественности для обсуждения, и каждый из присутствующих на экзамене мог попросить кандидата прокомментировать, оспорить или аргументировать тот или иной пассаж из предложенной темы. Такие диспуты могли вестись часами, причем чем дольше кандидат мог аргументировать, тем более достойной считалась его защита. А.- М. Феррари, рассказывая о защитах того времени, подчеркивает, что они могли продолжаться иногда в течение двенадцати часов! Собственно, именно эти свидетельства дали нам повод задуматься над точным временем проведения экзамена Скорины… – 10 часов вечера (22 часа), как было принято считать ранее, никак не могли быть приемлемым временем для проведения экзаменационных диспутов! Как с юмором пишет Феррари, «прославлялись те, кто мог говорить по шесть-десять часов, без устали и все еще находить слова. Изумительные турниры, которые лишь ночь могла завершить. Судьи и участники сражения расходились, опустошенные и полные восхищения к самим себе…»[39]

Завершающим, третьим, этапом в процессе получения докторской степени был Privatum examen (личный экзамен) и получений инсигний. Этот экзамен являлся экзаменом pro forma, и исход был предопределен на предыдущем этапе. Если экзаменаторы уже нашли удовлетворительными знания кандидата в ходе пробного экзамена – Tentativum, то исход личного, Privatum, экзамена заранее был предопределен как успешный.

Напомним, что в то время, когда Скорина прибыл для защиты в Падую, город был истощен военными действиями. Война Камбрайской лиги 1508 – 1516 гг., в которой Падуя участвовала как вассал Венеции, непосредственно отразилась на жизни университета: поскольку падуанцы воспользовались военными неудачами Венеции, чтобы сбросить ее правление, эти перипетии и возвращение венецианского доминирования были отмечены не только оттоком студентов и преподавателей (например, знаменитые Пьеттро Помпонацци и Карло Руини ушли из Падуанского университета в Болонский), но даже казнью некоторых из них, наиболее активных во время восстания против Венеции[40]. Преподавание приостановилось на время войны, докторские защиты были очень редкими. Естественно, что в этот период практика торжественного вручения инсигний, бывшая до этого отдельным этапом, заметно упростилась.

В предыдущее столетие вручение знаков докторского достоинства отмечалось с большой помпой. Описание этих торжеств встречается во многих источниках[41]. Вот что рассказывает А. – М. Феррари. Кандидат подъезжал к собору на богато украшенном коне в окружении музыкантов, затем прибывали профессора, студенты, и под звон колоколов кортеж продвигался по городу. В соборе на специальном помосте при большом стечении зрителей, кандидат произносил речь на латыни и получал от епископа докторские инсигнии, следуя особому ритуалу: книга по медицине, вначале закрытая (символ заключенного в ней знания), а затем открытая (символ того, что новый доктор медицины будет учить других этому знанию); золотое кольцо, символизирующее его бракосочетание с наукой; берет доктора и «поцелуй мира». По окончании церемонии молодой доктор, окруженный музыкантами, профессорами, студентами, представителями администрации города, давал банкет с большим количеством блюд и танцами[42].

В период войны экономические и политические трудности привели к тому, что эта церемония слилась с третьим этапом – личным экзаменом, и стала как бы его логическим заключением. Таким образом, уже в начале XVI века и далее, на всем его протяжении, личный экзамен и вручение знаков докторского достоинства совпадают, и формулировка «рrivatum examen et doctoratus» становится классической для этого периода в «Актах защиты докторских степеней Падуанского университета»[43].

В то же время, мы должны обратить внимание на перевод «рrivatum examen»: в белорусской советской (и «постсоветской») скориниане этот термин принято передавать как «особый экзамен», что не является адекватным контексту и предвзято относит исследователя к какой-то уникальности случая Скорины. При публикации в советское время падуанских документов Скорины, белорусские исследователи почему-то на это не обратили внимание, как, впрочем, и на то, что в английском переводе Я. Садовского звучит абсолютно четко «the private examination», что значит «личный экзамен»[44]! В латинском оригинале «privatum examen» означает «индивидуальный, личный» и встречается повсюду в Актах как абсолютно ординарная формулировка для всех претендентов на степень доктора, «индивидуально» предстающих перед комиссией по защите. С другой стороны, хотя перевод privatum как «особый» неадекватен, так как несет коннотацию некоей «уникальности» скориновой защиты, своеобразие в падуанских записях о Скорине все-таки имеется: Скорину представляют на собрании по испрашиванию «Gracie» как бедного, преодолевшего тысячи миль кандидата. Ниже, в отдельном параграфе, посвященном обстоятельствам защиты, мы остановимся на этом пункте, но сейчас особо акцентируем тот факт, что несмотря ни на какие препятствия, в том числе бедность, войны, расстояния, Скорину влечет именно в Падую для получения степени доктора медицины. Почему?

ДОКТОРСКАЯ СТЕПЕНЬ В ПАДУЕ

С XV в. Падуанский факультет медицины и искусств славился на всю Европу как лучший в своей области. В эту эпоху большиство европейских университетов имели каждый свою специализацию: теология в Париже, юриспруденция в Болонье, а медицина – в Падуе и позже, в Монтпелье[45].

Даже в таком «тонком» сюжете, как анатомические вскрытия в средневековье, итальянские университеты опережали своих более северных соседей. Уже в 1240 г. император (Священной Римской империи) Фридрих II издает указ о необходимости включения изучения анатомии человека в курс медицинского образования; вскрытия в учебных целях и аутопсии, проходившие в Италии, полностью документированы в конце XIII и начале XIV вв. Поначалу диссекции человеческого тела осуществлялись профессором перед маленькой группой избранных студентов, но к началу XV века университетские статуты Падуи, Флоренции и Болоньи уже содержали обязательное требование, чтобы на сеансах вскрытия (их называли «публичная анатомия») присутствовали студенты[46].

В течение XV – XVII вв. университет Падуи испытывает период расцвета, престиж его растет благодаря различным факторам. В отличие от других старейших университетов Европы, таких как Болонья, Париж, Оксфорд или Кембридж, Падуанский университет образовался не по специальному указу папы или правителя, а скорее стихийно, в результате собраний студентов вокруг известных лекторов-юристов. Это создало своеобразную атмосферу студенчества, еще сохранившую память о временах, когда сами студенты принимали статуты, оплачивали работу своих профессоров, избирали деканов[47]. Кроме того, несмотря на то, что падуанский университет был католическим, здесь не навязывались особые религиозные ограничения поступающим, что особенно способствовало проникновению идей Ренессанса в студенческую и профессорскую среду.

С другой стороны, Падуанский университет, от самых своих истоков, характеризовался своим итернациональным составом. В 1331 г. в Падуанском университете были представлены, по меньшей мере, восемь студенческих «наций»: Teutonici, Boemi, Poloni et Ungari, Provinciales, Burgundionis, Anglici cum Scotis, Cathalani cum Hispanis, Ultramarini, а также десять других «наций» Italici. Более того, этот показатель все время увеличивался со временем, и к началу XV в. студенты, не рожденные в Падуе или ее окрестностях, представляли более 87%[48]. Хотя в течение сложной ситуации из-за военных действий начала XVI в. этот показатель снизился, тем не менее, уже между 1540 и 1609 гг. в Падуе были записаны 6493 студента нации Germanica, в противовес 3090 студентам из нации Germanica в Болонском университете. Даже в начале XVII в. англичанин Томас Кориат свидетельствовал: «В Падуе находится больше иностранных студентов, чем в любом другом университете христианского мира»[49].

В течение XV – XVI вв. в падуанском университете учились и преподавали Николай Коперник, Франческо делла Ровере (будущий папа Сикст IV), Джиованни Пико делла Мирандола, Леон Баттиста Альберти, Паоло Тосканелли, Франческо Гвиччардини, Пьетро Бембо, Томмасо Кампанелла, Уильям Харвей, Джероламо Кардано, Спероне Сперони, Галилео Галилей, Андреас Везалий (Весалиус). Идеи гуманизма витают в воздухе на медицинском факульте Падуи: обращение к античным первоисточникам и многочисленные переводы, исключительный интерес к анатомии, клинической медицине и медицинской ботанике. Не случайно, именно в Падуанском университете открываются первый анатомический театр в 1594 г. (впрочем, это первенство часто оспаривается университетом Монтпелье) и первый ботанический сад (1545, в то время как преподавание ботаники в Падуе начинается в 1533 г.)[50] Как тут не вспомнить о публикации Флоровским документов, свидетельствующих о возможном пребывании Скорины в Праге на должности королевского садовника[51]!

Итак, Скорина едет в Падую, самый престижный европейский университет в области медицины, для получения степени доктора, и это важнейший факт для нас. Ведь для медицинской практики докторская степень была не обязательна, достаточно было иметь степень магистра (и Скорина ее уже имел, на что два раза указано в падуанских документах). Тем не менее, Скорина считает нужным проделать весь этот путь, буквальный и фигуральный, с целью получения степени доктора медицины. И не случайно – докторская степень была венцом научной карьеры[52], а докторская степень из Падуи, являлась им вдвойне!

АРМИЛЛЯРНАЯ СФЕРА

Долгое время феномен Скорины рассматривался исключительно в контексте его издательско-просветительской деятельности для «людей посполитых». Его медицинское образование и наличие самой высокой медицинской степени не входили в число приоритетных для белорусских исследователей. Между тем, именно это позволяет поставить подвижническую деятельность Скорины в контекст научной и философской мысли эпохи Ренессанса. То, что сам Скорина осознавал себя непосредственно в этом контексте, говорит хотя бы наличие армиллярной сферы на его портрете! Заметим, что название «сфера мунди» для изображенного у Скорины инструмента, которое часто употребляется белорусскими историками, не совсем верно. На своем портрете Скорина изобразил sphaera armillaria – армиллярную сферу («армиллярный» – много подвижных колец), сферическую астролябию, – модель небесной сферы вокруг Земли и одновременно инструмент для определения координат в звездном небе. Её наиболее «растиражированное» изображение встречается у Иоанна Сакробоско (Johannes de Sacrobosco, кон. XII — сер.XIII вв., возможно 1195 – 1256), в его знаменитом труде Tractatus de sphaera (примерно 1230), издававшемся огромное количество раз. Так, в издании Сакробоско 1482 (Венеция), армиллярная сфера присутствует в качестве титульного листа[53].

То же изображение, в качестве второго (после титульного, изображающего астронома перед звездной сферой) листа встречаем в компиляции Сакробоско, выполненной Леопольдом Австрийским в 13 столетии и изданной в Павии в 1513[54].

Хотя армиллярная сфера была известна еще в античности (Птолемей упоминает армиллярную сферу в своем «Алмагесте»)[55], в период позднего средневековья и начала Ренессанса она становится не только инструментом, но и своеобразным символом. Символом, «заключающим в себе научное знание, которое опирается и в то же время опережает классическую традицию, воплощает Божественное вдохновение сублимированное в каноническую и лаконичную форму художественного изображения»[56]. Армиллярную сферу в XV-XVI вв. мы находим повсюду – как научный инструмент, как предмет искусства, как объект коллекционирования (например, семейство Медичи или Федерико да Монтефельтро, герцог Урбино – его «studiolo» 1476, реконструированная в Музее Метрополитен в Нью-Йорке[57]); она встречается на гравюрах, картинах, фресках, гобеленах А. Дюрера, С. Боттичелли, Юстуса ван Гента, Яна Брейгеля Старшего, Дж. Везелера и других. Совершенно закономерно, что армиллярную сферу как символ, воплощавший в себе власть Знания – небесного и человеческого, которую интеллектуалы Ренессанса считали обязательным иметь и уметь ею пользоваться, Скорина поместил на своем гравюрном портрете – портрете доктора Франциска Скорины.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ. ОБСТОЯТЕЛЬСТВА

PAUPER: БЕДНЯК VERSUS «ТАМПЛИЕР», ИЛИ ЗАТРАТЫ И ЗАРПЛАТЫ

В 2002 г. вышла в свет книга В. Агиевича (Агіевіч У.У. Імя і справа Скарыны: У чыіх руках спадчына. Мінск: Бел. навука, 2002), в которой автор предлагает свое прочтение слова pauper в тексте первого скорининского документа из «Падуанского периода» об испрошении милости для него не как «бедный», а как ссылку на принадлежность Скорины к Ордену Тамплиеров – Pauperes Commilitones Christi Templique Solomonici. Несмотря на критику этой монографии[58], посеянные ею сомнения о переводе «бедный» находят последователей, поэтому остановимся на этом моменте подробнее.

Орден тамплиеров был основан в 1129 г. и просуществовал до XIV века, а его деятельность, мистическая философия, ритуалы и мифические богатства породили множество мифов. Тем не менее, Орден был ликвидирован в 1307-1314 гг. и запрещен папскими буллами в 1312 г. Отдельные рыцарские организации еще продолжали существовать в Англии, Португалии, но в самой Франции, которая была «штаб-квартирой» ордена тамплиеров (храмовников), они были безжалостно уничтожены. Буллой папы Клемента V имущество тамплиеров передавалось ордену Госпитальеров, также известному как Мальтийский орден, сохранившемуся по настоящее время[59].  Однако и тем более в отношении Госпитальеров у нас никак не могут возникнуть подозрения по поводу принадлежности к ним Скорины – их-то уж точно нельзя назвать pauperes !

Поэтому, как бы не хотелось порой слишком «романтично» настроенным исследователям связать Скорину с тамплиерами или, тем более, с масонами (появившимися, отметим в скобках, лишь в начале XVII в. в Англии, самое раннее – конец XVI века в Шотландии), перевод слова «pauper» в актовой записи Падуанского университета прозаичен и прозрачен: «бедный». Даже если бы орден тамплиеров существовал тайно в какой-либо европейской стране, то официальные власти Падуанского университета, ведущего университета Европы, уполномоченные специальной папской хартией присуждать степень доктора, дающую право преподавать от имени вселенской церкви[60] – не могли открыто в официальном документе написать « pauper », имея в виду принадлежность к запрещенному к тому времени уже несколько столетий ордену.

В пользу правильности классического перевода «бедный» говорят и другие факты. Если в текстах собственно скориновских документов Падуи нигде больше не детализируется факт его бедности, то в Актах существуют другие документы, в которых подобная формулировка встречается для других кандидатов. Например, актовые записи №№ 727-728, рассказывают практически в тех же формулировках, что и скориновские, о защите Ioannis Francisci de Clavenega в области хирургии бесплатно «cum ipse sit pauper» [61]. Более того, в некоторых актах совершенно недвусмысленно оговариваются условия освобождения или облегчения суммы оплаты за экзамен – и используется термин gratis. Так, рассмотрим документы № 860 и 863 Acta Graduum. Обратите внимание: в документе об испрошении «милости» (gratie) для претендента Уберто Педемонтана тоже четко записано о нем «pauper», как и о Скорине. Итак, текст:

Acta graduum № 860, p. 338-339 (A.A.U., 321, ff. 126-126v, 127 и 128).

1521 maii 29. Padue en eccl. S. Urbani hora XII….

Gratie d. Ubertini Pedemontani.

Demum – d. prior posuit hoc partitum : — « est quidam pauper scholaris art. et med. – qui vellet habere – ambos convenctus – unum gratis et amore Dei – et alterum cum ducatis viginti et cyrotecis ; — nominatur Ubertinus Pedemontanus » ; Dactis – balotis, obtentum fuit omnibus suffragiis, uno excepto.….interfuerunt…

Tenor ipsius taxe pro convenctu ducatis XX et cyrothecis.:

Перевод ОШ:

Испрошение милости для Убертино Педемонтануса

Наконец, господин приор определил следующую часть собрания: «перед нами бедный ученый в искусстве и медицине, который хотел бы иметь оба экзамена (ОШ: по медицине  и по искусствам): один бесплатно, второй – за имеющиеся у него 20 дукатов и подаренные перчатки. Его зовут Убертинус Педемонтанус». Раздали бюллетени, получили большинство голосов за исключением одного.

Далее, в документе №863,  Педемонтанус защищается на степени доктора искусств и доктора медицины: «fuit tentatus in art. et med. et – fuit – iudicatus suffitiens ad subeundum suum privatum <examen> tam in art. quam in med. (nam. in art. habuit balotas pro*** contra vero octo, in med. – omnes balotas – nem. contradicente)…» Он был подвергнут пробному экзамену <на степень доктора> искусства и медицины и показал достаточные знания для того чтобы пройти индивидуальный экзамен, как в искусствах, так и в медицине (для искусств: *** <неизвестно сколько> голосов за и 8 бюллетеней против; для медицины – ни одного бюллетеня против).

О том, какие статьи включали в себя затраты на получение степени доктора, можно узнать из того же документа об испрошении «милости» для Умберто Педемонтануса (№ 860) – ведь он просил о двух экзаменах, в медицине и искусствах, но заплатил только за один из них, поскольку располагал суммой лишь в 20 дукатов и перчатками.

Оригинал документа представлен в виде таблицы:

Таблица 1. Оплаты за экзамен Умберто Педемонтануса

Перевод ОШ:

Господину епископу – 12 лир и 8 сольдо

Господину викарию – 3 лиры 10 сольдо

За привилегию – 6 лир 4 сольдо

За снаряжение и колокола – 3 лиры

Экзаменторам – 2 лиры

Двенадцати господам бухгалтерам 4 лиры 6 сольдо для каждого – 51 лира 12 сольдо

Четырем господам помощникам бухгалтеров – 8 лир 12 сольдо

Господину приору – 4 лиры 6 сольдо

Господам промотерам – 12 лир 20 сольдо

Господину ректору – 8 лир 6 сольдо

Университету – 2 лиры 14 сольдо

Университетскому нотариусу – 1 лира

Нотариусу Коллегии – 6 лир 14 сольдо

Трем помощникам клерков – 1 лира 16 сольдо

Господам молодым людям (свидетелям) – 12 лир 8 сольдо

Чиновникам церкви – 2 лиры 14 сольдо

Всего за собрание – 140 лир 14 сольдо

Кроме того, в пользу Коллегии выплачено трем помощникам – 1 лира 16 сольдо

ИТОГО: 142 лиры 20 сольдо

Напомним, что 1 дукат равнялся 6 лирам и 4 сольдо или 124 сольдо, а 1 лира – 20 сольдо. Итак, стоимость одного экзамена для Педемонтануса равнялась 143 лиры или 2860 сольдо или 23 дуката.

Для более «материального» представления стоимости докторской степени, попробуем сопоставить различные свидетельства той эпохи.

Для сравнения, неквалифицированный рабочий на судоверфи Арсенале в Венеции получал 8-10 сольдо в день, что составляло примерно 16-20 дукатов в год. Квалифицированный рабочий, например, плотник или каменщик, получал примерно 30 сольдо в день, что соответствовало примерно 60 дукатам ежегодно[62].

Дополняет эту картину сопоставление примерной стоимости основных продуктов питания в Венецианской республике (куда в это время входила Падуя) в начале 16 столетия. Типичная семья из четырех человек (двое из которых дети) тратила примерно 20 дукатов в год на хлеб; 2 дуката на мясо и 4-6 дукатов на сладости, вино и непредвиденные расходы. В Венецианской республике на аренду жилья в среднем шло 5-6 дукатов (как минимум 94 % жилья в этот период было арендным[63]). В результате мы мы выходим на сумму в 30-35 дукатов затрат в год, к которым следует прибавить расходы на обогрев и освещение – даже с зарплатой 60 дукатов в год, не говоря о неквалифицированных работниках, остается не так уж много для «роскоши»[64]. Кроме того, нужно учитывать, что в Падуе уровень цен был выше, а уровень жизни ниже, чем в Венеции (в 1549 г. венецианский губернатор жаловался, что Падуя — «самый бедный из городов Венецинской республики – город, в котором все просят милостыню»)[65]. Большинство населения в Падуе ютилось в домах, которые арендовались за 14 дукатов в год[66], что уже составляло больше половины суммы, выплаченной «по милости» за один докторский экзамен Педемонтануса!

Подобная «материализация» позволяет лучше представить себе масштаб затрат, на которые шли кандидаты на докторскую степень, а с другой стороны, создает представление о материальном положении самого Скорины, для которого освобождение от оплаты за экзамен было насущной необходимостью, поскольку он представил себя как «бедный» перед Коллегией.

SECRETARII REGIS DATIAE: ДАНИЯ ИЛИ РУМЫНИЯ?

Еще в 1960 г. Ян Садовский открыл документ, хранящийся в Падуанской епископской курии и существенно дополняющий актовые записи защит из Архива Падуанского универсета[67]. В издании Acta Graduum Academicorum ab anno 1501 – ad annum 1525 (ред. Forin, Elda Martellozzo) эта запись приводится под номером 651; и здесь Скорина также именуется «secretarii Regis Datiae». Текст этого документа, извлеченный Э.Форин из Archivio della Curia Vescovile di Padova, практически соответствует тексту и переводу Яна Садовского. Приводя здесь некоторые аргументы, мы хотим присоединить свой голос к мнению тех известных скориноведов, которые, как Я. Садовский, А. Флоровский, С. Брага[68], и, по свидетельству Садовского, итальянский исследователь Ettore LoGatto, а также Г. Я. Голенченко[69], поддерживают идею, о том что Скорина какое-то время после Краковского университета являлся королевским секретарем – и именно Дании.

На самом деле, вопрос о том, секретарем в какой части Европы работал Скорина – румынской ли Дакии/Дации или Дании – является не простым. Исследователи отметают «румынский след» по той причине, что румынская «Дакия» – римская провинция – уже не существовала в эпоху Ренессанса, и не существовала она так давно, что средневековые, а тем более ренессансные современники давно успели забыть и королевство Дакию (I в. до н.э. – II в. н.э.), и римскую Дакию (106 – 271 гг. н.э.).

Аргумент этот понятен, однако «деликатность» ситуации заключается в непростых обстоятельствах и перипетиях исторической памяти. Античное наследие, казалось, утраченное в эпоху завоеваний варваров, все-таки было достаточно осязаемым в средние века. Например, список провинций Рима, датированный примерно 314 г. – так называемый Laterculus Veronensis или Веронский список, – объединяет сотню римских провинций по 12 регионам, называемым диоцезы. Диоцез Мёзия (Moesiae) состоял из 11 провинций, среди которых  Dacia [Mediterranea], [Dacia Ripensis], Moesia Superior/Margensis, Dardania, Macedonia, Thessalia, [Achaea], Praevalitana, Epirus Nova, Epirus Vetus, Creta[70].

А вот документ, созданный во времена Карла Великого, который очевидно соотносится с тем же Laterculus Veronensis: In Illirico sunt provincie numero XIX. Dalmatia supra mare. Pannonia I, in qua est Firmium. Pannonia II. Valeria. Prevales. Missia superior. Epirus ventus. Epirus nomina. Pampica Noricus Ripevus supra Danubium. Noricus mediterranea. Favia. Dardania. Hermodontus. Datia. Scythia. Creta insula. Achaia. Macedonia. Thessalia[71].

Совершенно логично, Римская католическая церковь взяла «традиционные» географические названия эпохи Римской империи и перенесла их на свои провинции и диоцезы. И даже в 1736 г., Антуан-Августин Брюзен, «географ Его католического величества Филиппа V, короля Испании и Индий», дает определение термина «провинция», и в том числе говорит о «церковных провинциях» и «диоцезах» и представляет их список, руководствуясь все тем же документом семисотлетней давности, в котором среди иллирийских фигурирует все та же провинция Dacia, наряду, впрочем с такими же архаизмами, как Achaia, Scythia, Epirus, Thracia и пр.[72]

В то же время, совершенно неправильным будет утверждать, что название «Дакия / Датия / Дация» употреблялось лишь в отношении церковных провинций. Вовсе нет. Раннесредневековые христианские авторы ассимилировали изменения в новой Европе, накладывая их на старую матрицу античного мира. Яркий пример этой ассимиляции дает нам документ, датируемый примерно 700 г. (в версиях, 1119 г.), –  так называемая «Космография» Анонима Равеннского[73], которая опирается, как показывают современные исследования, на карту, подобную Певтингеровой карте (Tabula Peutingeriana – римская дорожно-почтовая карта cursus publicus, предположительно I в. до н.э. – V в. н.э.). Сам Аноним Равеннский подчеркнуто ссылается на свои штудии Птолемея и в то же время на новых Орозия, Иордана, Исидора Севильского, а также упоминает «готских философов» Айтанарида, Элдевалда, Маркомира.

Наше внимание особенно привлекли пассажи «Космографии», в которых северная Дания, «как называют ее древние», буквально соседствует (т.е. находится не просто на одной странице, но в одном параграфе) через Альпы и регион, которым в древние времена владели «маурунганы» и затем многие годы франки, с двумя «Датиями» (Datia minor и Datia magna), населенными раньше «гепидами», а ныне гуннами. Причем, обе – и северная Дания, и южная Датия, – находятся «в четвертом часу ночи»[74].

Здесь же, в следующем параграфе 12, находим: «В восьмом часу ночи находится страна роксоланов. Позади нее далеко в океане находится большой остров – древняя Скифия… Мудрейший космограф Иордан именут его Сканзой. Из этого острова происходят вместе западные племена как готты и даны, так и гепиды»[75] (курсив ОШ).

Опять путаница. Равенский путает Скандинавию (Сканзу) и Скифию, и получается, что Дания и Дакия/Дацич не просто соседствуют, но фактически родственны! Более того, они находятся в одном и том же «четвертом часу ночи». Почему же так произошло, что в «Космографии» Равеннского соседствуют в принципе не соприкасающиеся регионы Европы? Дело в том, что Равеннский пытался следовать по пути Птолемея и наложить карту Европы на сетку координат. Аноним Равеннский выбрал деление на часы суток (12 часов дневных и 12 часов ночных, куда попала Европа), с центром в своей Равенне. Вот и получилось, что «в 4-м часу ночи» соседствуют Дания и Датия…  Более того, вслед за многими историками до него, Равеннский полагал Скандинавию осторовом, да еще островом, откуда происходили жители и Дании, и Дакии / Дации[76].

Идем дальше. В книге IV «Космографии» Равеннского мы вновь встречаем наших знакомых Данию (Dania) и Датию (Datia) – и снова как ближайших соседей (параграф 13, а следом параграф 14):

(13) Опять же, рядом с этими сердефеннами (финнами – ОШ) побережье Океана – это страна, которая называется Данией. Из этой страны, согласно вышеупомянутым готским философам Аитанариду, Элдевалду и Маркомиру, происходят самые быстрые люди среди всех народов …Эта Дания недавно называется страной нордоманов («северных народов» – ОШ) [77].

(14) Далее, в направлении практически к югу навстречу так сказать обширнейшей территории, которая называется Датия первая и вторая, а также Гипидия и которую сейчас населяют гунны и авары. Обе Датии были описаны многими философами, из них  я читал готских философов Менелака и Аристарха. Однако я обозначил эти страны согласно Сардатию[78].

Не мудрено, что современники и потомки путались и отождествляли Датию (которой, к тому же уже не существовало как государственного образования) с Данией, которая была королевством, как и указано у нас в падуанских документах – «секретать короля Дании»! Французский аббат Жак-Поль Минь (Jacques-Paul Migne), который в 1851 г. публиковал список католических провинций Карла Великого, уже приводившийся нами, посчитал необходимым дать к списку католических провинций Королевства Дания («In Regno Danie») пояснительную ссылку: «In Datia» (Carolus Magnus 1851, с. 469).

Сюжет с превращениями Дакия / Дания приобретает неожиданный ракурс в исследованиях датского историка Д. Г. Якобсена. Именно он находит тот поворотный пункт, когда от простого «соседства» на картах и в географических описаниях, Дация буквально «переселяется» на место Дании.

Якобсен подчеркивает, что описания Павла Орозия (Paulus Orosius, около 400 г.н.э.), располагавшего Dacia поблизости от Gothia, между Alania и Germania, позже воспроизведенные Исидором Севильским (около 600 г.н.э.), были широко известны в Средние века. Они связывали Дацию/Дакию с Готией, и эти готы, как раз в период Великого переселения (IV – VIII вв.), когда их и описывали эти авторы, мигрировали к югу, к Дакии, но происходили из Скандинавии. Позже, поскольку за Дакией / Дацией уже закрепилось расположение «где-то возле готов», средневековые авторы передвинули это, уже давно не существующее государство, к Götaland и Gotland в Швеции. И вот уже в конце XII в. недоразумение приобретает фундамент: начиная с 1192 г., в папской администрации распространяется применение «Dacia» в отношении Дании и становится стандартным термином и для королевства Дании (regio Dacia), и даже для всей церковной провинции в Скандинавии (provincia Dacia). Так, в 1226-1228 гг. Доминиканский орден, формируя провинцию из трех скандинавских королевств, назвал ее Dacia. Точно также поступил и Францисканский орден в 1239 г. Более того, в позднее Средневековье название «Дация» зачастую употребляется по отношению ко всей Скандинавии, включая Шлезвиг, Эстонию, Швецию, Финляндию, Карелию, Норвегию. Даже папские инквизиторы в XV в. назначались для всей этой территории, называемой Dacia^[79].

И не только в церковной администрации распространяется это убеждение: Якобсен приводит примеры того, что датские и скандинавские ученые и студенты за рубежом того времени – в университетах Франции, Германии и Италии – консолидируется по критерию de Dacia («из Дации» – ОШ), и даже внутри самой Скандинавии термин получает широкое распространение («Dania que nunc Dacia» / «Дания, которая называется Дацией»)^[80].

Вот и совместный договор Кальмарской унии с Польско-литовским государством, датируемый 23 июня 1419 г. (in castro Haffnensi, Kopenhaga), вначале именует Ericus XIII, rex Daniae, Sueciae et Norvegiae universes совместно с Vladislao II rege Poloniae, а в следуещей строке детализирует: «Nos Ericus, Dei gracia regnorum Dacie, Swecie, Norwegie, Gottorum Slaworumque rex et dux Pomeranii etc.»^[81]

ПЕРЕПЕТИИ ДАЦИИ В КАРТОГРАФИИ

Изрядно запутанный еще в раннее средневековье географический ребус с названием «Дация / Дакия», усугубляется в позднее средневековье и эпоху Ренессанса, когда европейские интеллектуалы заново переоткрывают для себя Птолемея. Утраченная для Европы в течение веков (в исламском мире её перевод на арабский известен уже с XII в.), Птолемеева «География» появляется на греческом, а в начале XV в. переводится с греческого на латынь (византийский ученый Emanuel Chrysolaras и его ученик Jacopo d’Angelo, 1406-1409). Этот труд, с его правилами построения карт, широтой и долготой, а также появившиеся вместе с ним карты, лег на благодатную почву, став настоящим «откровением» для ренессансных западноевропейских мыслителей, чья жажда новых знаний, переосмысления античного наследия нуждалась в географическом фундаменте.

Влияние Птолемеевой картографии было настолько сильным, что практически все атласы, напечатанные с 1477 по 1570 гг., имели в своей основе текст и карты Птолемея[82]. И естественно, что поскольку Птолемей изображал действительность современной ему эпохи (как раз во времена римских провинций, во II в., когда Дация / Дация была одной из них), то на печавшихся в XV-XVI вв. картах Дация по-прежнему фигурировала на месте к северу Балкан, где когда-то была эта римская провинция. Тем не менее, уже в XV в. для многих картографов становится понятным, что у карт Птолемея есть свои недостатки, неточности и ограничения, а например, Америка, Япония, южная Африка и вовсе не фигурируют на них. В результате картографы и издатели Птолемеевой «Географии» и карт (Bologne – 1477, Rome – 1478, Ulm — 1482) вносят в них свои исправления и дополнения, и даже «дорисовывают» Птолемея, создавая новые сегменты его карт.

Среди таких «осовремененных» карт Птолемея, Tabulae modernae (Птолемей, География. Ulm, 1482 и 1486) [83], фигурирует и первая в истории напечатаная карта Скандинавии, где к северу от « Germanie pars », на месте нынешней Дании написано Дация (Dacia). И более того, еще севернее в направлении Gottia Oxidentalis встречаем снова «Scania et Dacia»[84]. Но на этом авантюры нашей Дации / Дакии не заканчиваются: модернизируя и дополняя карты Птолемея, Клавдий Клавий, затем Николай Германский, а за ними и издатель птолемеевской «Географии» в Ульме Лиенгарт Холль, все же следуют и устоявшейся традиции – и воспроизводят Дацию по Птолемею, на месте старой римской провинции, к северу от Misia Superior и Mysia Inferior…[85]

И вот в одном и том же издании «Географии» мы имеем как минимум две Дации (а вместе «Дацией», которая «со Сканией», даже три): Дация «румынская» и Дация «скандинавская».

Довольно долгое время, практически на протяжении целого столетия, подобный казус с существованием двух «Даций» встречается у многих издателей карт. Эта ситуация вполне естественна – образ «нового мира» создается постепенно, и хотя карты всё больше модернизируются, сила традиции, авторитет Птолемея и античности в целом заставляют картографов по-прежнему воспроизводить «старую» римскую Дакию / Дацию наравне с «новой» скандинавской Дакией / Дацией[86].

В результате и в XV веке, и в XVI веке мы видим на печатных картах практически две Дации. Так, знаменитый Себастьян Мюнстер поместил их в своем издании птолемеевской «Географии» (1540 и 1542). Первая, к северу от Греции.

В этом же издании находим и вторую Дацию, к северу от Germania Magna, рядом со Scandia Major[87].

Формально, мы констатируем присутствие двух Даций на современных Скорине картах. Однако, если «римская» Дация была простой данью уже устаревшей традиции и, скорее всего, воспроизводилась только по инерции, то Дация «скандинавская» являлась одним из тех новшеств, которые пытались вводить картографы для «модернизации» античного знания на современный лад. Как и все архаизмы, постепенно уходящие из картографии, обе Дации тоже начинают исчезать с карт (у Абрахама Ортелия – Ortelius, Abraham[88], 1527-1598, и далее), когда латинские названия уступают место оригинальным самоназваниям государств.

Однако самую мощную поддержку «датской версии Скориновой Дации мы находим в самой Падуе, а точнее, в Венеции, чьм вассалом она в то время была. Тут, знаменитый падуанский картограф и иллюминатор Бенедетто Бордоне (Benedetto Bordone, 1460–1531 ? 1539), который, по мнению многих исследователей, приходился дедом прославленного основателя историчесской хронологии Ж. Ж. Скалигера Joseph Juste Scaliger)[iii], издал примерно в скориновское время (1528) свою «Книгу об островах» (Isolario). В ней мы видим Дацию рядом с Новегией, как раз там, где находится современная Дания. Особенно важно то, что этот труд отражает представления современных Скорине жителей Венеции и Падуи: посвящённая его племяннику Батазару, который был военным хирургом и много путешествовал, книга Бордоне, нгесмотря на то, что карты в ней были достаточно условными, отсутствовали координаты и масштабирование, создавалась именно для «кабинетного путешественника и потому имела огромный успех и три раза переиздавалась[iv].

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ. ПРИСУТСТВУЮЩИЕ

ПЕРСОНАЛИИ И ИНТРИГИ

Мотивы приезда в Падуанский университет молодого доктора искусств, магистра медицины и секретаря короля Дании, видимо, во многом объясняются той славой, которой пользовался его медицинский факультет в Европе. Но только ли этот фактор привлек Скорину в Падую? Возможно ли, что он руководствовался ещё какими-то обстоятельствами, или, с другой стороны, что его пребывание в Падуе дало толчок для занятия книгопечатанием? За неимением источников, можно лишь гадать о личных мотивах приезда Скорины в Италию, но тем не менее, документы падуанского периода оставляют нам «материальный след», который, возможно, поможет нам проложить вектор к пониманию скориновской биографии.

Таким «следом» могут быть личности, с которыми Скорина был в контакте в этот падуанский период. Обратимся к именам тех, кто присутствовал на падуанских экзаменах Скорины и попытаемся проанализировать эту аудиторию, опираясь на документы, оставленные в архивах университета Падуи и падуанской Епископской курии (по текстам, уточненным в Acta Graduum Academicorum). Снова позволим себе оговорку: Витовт Тумаш в 1970 г. в своей работе «Скарына у Падуе» выявил число и имена присутствовавших на скориновском экзамене (что, поскольку мы имели возможность ознакомиться с текстом его статьи уже после своих собственных поисков и подсчетов, укрепило в правильности взятого курса); независимо от него, мы пришли к тем же результатам, однако, все же надеемся, что расширили его исследование новыми нюансами и новыми персоналиями.

В отношении имен и званий присутствовавших на скорининских экзаменах ситуация представляет нам поистине парадоксальной: В. Тумаш публикует точный перевод текстов экзаменационных текстов[89], где фигурирует точные имена, должности и звания, и все-таки в белорусской историографии «общепринятым» остается перевод, где все эти «детали» достаточно туманны[90], где приводится, например, «господин Пауло Забарелло И епископ Аргелисский», что не точно вдвойне – во-первых, поскольку это одно и то же лицо, во-вторых, так как перевод Аргелисский не указывает на реальное епископство Аргос.

В Приложении к данной статье приводится полный текст скориновских документов из Acta Graduum Academicorum, из которых мы экстрагировали имена всех тех, кого они упоминают, в зависимости от порядка их появления в самих документах, а также их функций и роли на экзаменах Скорины. В результате получилась следующая таблица:

Таблица 2. Присутствующие на экзаменах Франциска Скорины

Таким образом, становятся известны, по крайней мере, 32 персонажа, которые находились в окружении Скорины в Падуе. Кроме того, анализ уточненных в Acta Graduum Academicorum текстов, дает возможность сделать более внятным перевод, касающийся имен присутствовавших на экзаменах Скорины людей.

Например, уточнение перевода записей о личном экзамене Скорины от 9 ноября 1512 г. из Архива университета Падуи и в документе Архива епископской курии Падуи проливает свет на присутствие на скорининском экзамене двух таких известнейших персонажей, как «господина доктора Паоло Забарелло – епископа Аргоса  и господина доктора Сикста – священника титульной церкви св.Петра в оковах и кардинала».

Буквально этот пассаж с латыни мы переводим следующим образом:

«В присутствии господина доктора Паоло Забарелло – епископа Аргоса; и господина доктора Сикста – настоятеля титулярной церкви св.Петра в оковах и кардинала римской церковной вицеканцелярии и постоянного руководителя Падуанской церкви – комитет Сакка (Пьове-ди-Сакко, итал. Piove di Sacc, – город в Италии, подчинявшийся административно Падуе – О.Ш.), суффрагена Падуанской апостолической канцелярии».

Дальнейшие поиски проясняют, что в момент скориновой защиты Паоло Забарелло, доктор теологии и член Ордена св. Августина, являлся епископом Аргоса (с 1504 г.), затем s 1513 г. был назначен епископом Пароса (архиедиоцез Наксоса, в Греции[91]) и оставался на этой должности до своей смерти в 1519 г.[92] При этом П. Забарелло прославился как глубоко религиозный и талантливый богослов и в той же степени библиофил и человек «искусств»[93]. И он же, Паоло Забарелло, епископ Аргоса, оказался тем самым «избранным» священником, который восемью месяцами ранее защиты Скорины, в феврале 1512 года, засвидетельствовал чудо кровоточения распятия работы выдающегося скульптора Донателло в падуанской церкви Chiesa di Santa Maria dei Servi. Именно ему было доверено собрать в специальный флакон «кровь» с лица и с правой стороны груди двухметровой фигуры распятого Христа[94]. Подобные чудеса составляли тот фон, в котором жила Европа скорининского времени; им придавали огромное значение в Средневековье и особенно в эпоху Ренессанса, они производили огромное впечатление на современников – как свидетельства Грядущего, будь то суд Всевышнего, очередная волна чумы, «вольности» просветителей, искания веры Савонаролы или суды Инквизиции… И видимо, именно по причине этого своего авторитета имя Паоло Забарелло, как заметил В.Тумаш, выделяется в экзаменационных документах Скорины «як найбольш пачэсный з прысутных ды згадвае першым»[95].

Итак, с осознанием того, насколько символичной была фигура Паоло Забарелло, присутствовавшего на экзаменах Скорины, перейдем к следующему персонажу – «господину доктору Сиксту – настоятелю титулярной церкви св.Петра в оковах и кардиналу римской церковной вицеканцелярии и постоянному руководителю Падуанской церкви – комитет Сакка… суффрагену Падуанской апостолической канцелярии». «Господин кардинал Сикст» – это Сикст Гара делла Ровере (Sisto Franciotti Gara Della Rovere), 1473 –1517, племянник папы римского Юлиуса II и внучатый племянник папы Сикста IV. Кардинал-священник титулярной (т.е. находящейся в Риме и предназначенной только для священников, носящих титут кардинала) церкви св.Петра в оковах с 1507 г., «господин доктор Сикст» участвовал в выборах папы Римского на конклаве в марте 1513 г. – всего через 4 месяца после защиты Скорины. С 1509 г. Сикст Гара делла Ровере становится епископом Падуи, и это означало, что он становился и президентом Падуанского университета.

По отзывам современников, Сикст Гара делла Ровера был человеком «бесталанным, грубым и безграмотным», в противоположность своему сводному брату, Galeotto Franciotti della Rovere (1471 – 1507) – покровителю художников и интеллектуалов. Избрав церковную карьеру, Сикст, который, как писал Г. Морони, «с трудом мог читать и писать», ценой многих интриг, после внезапной смерти своего брата занимал многочисленные важные посты в церковной иерархии и успешно лавировал между могущественными группировками кардиналов Джулиано Медичи (в будущем папа Clement VII), Innocenzo Cybo, Lorenzo Pucci, Бернардо Довици Биббиена[96].

Наш анализ актов защит свидетельствует о том, что Сикст делла Ровера, несмотря на свою тяжелую подагру[97], присутствовал на некоторых privatum экзаменах, т.е. на тожественном вручении докторских знаков, вплоть до 1516 г., когда болезнь серьезно обострилась – и некоторые акты Acta Graduum, например, №719 стр.257, в отличие от скорининских, где его имя и регалии подаются в сокращении, четко проговаривают: «d. d. Sixti de Ruvere – tituli S. Petri ad Vincula prespiteri cardinalis S. Romane eccl. vicecancellarii et eccl. Paduane presulis – et huius – Studii cancellarii apostolici suffrageneo ac vicario in spiritualibus generali». Его присутствие на экзамене говорит о многом. Очевидно, что не столько само дело Скорины привлекло внимание этого человека, хотя оно, видимо, не давало возможности для вознаграждения, но скорее любопытство. В то же время посмотрим на этот факт с другой стороны: каково было самому Скорине оказаться в таком мире интриг, клиентских отношений и связей? Как он преодолевал эти подспудные течения, кто были его покровители?

Можно предположить, что таким «опекуном Скорины был следующий «почетный гость» экзаменов, чье имя отмечено многими регалиями, Таддео Муссати (Taddeo Mussato, Mussatus) – доктор искусств и медицины, вицеприор факультета. Таддео Муссати сыграл важную роль в «деле» Скорины, хотя и не был его промоутером: представлял Скорину при его первом появлении перед Св. Коллегией, излагал обстоятельства его приезда, и он же, видимо, председательствовал на всех его экзаменационных заседаниях. Таддео Муссати, обладая докторским званием, тем не менее, был известным медиком-практиком[98]. Упомянем ещё одну деталь: именно он, Тадео Муссати был промоутером известнейшего в будущем гуманиста Sperone Speroni, также защищавшего в Падуе в мае 1518 (степень доктора искусств)[99].

Вообще следует отметить, что тесные узы, семейные и деловые, своего рода «клиентела», связывали сообщество Падуанского университета, известных родов Венеции, церковь и городские власти – об этом свидетельствуют не только повторяющиеся фамилии родственников (тот же Паоло Забарелло, видимо, происходил из одной из самых влиятельных семей Падуи и являлся родственником знаменитого падуанского кардинала Франциска Забарелло, главного действующего лица союза Венеции и Падуи, профессора Падуанского университета и известного борца со «схизмой», в т.ч. с гуситской ересью[100], а также родственником знаменитого комментатора Аристотеля, Джакопо Забарелло, которого приглашал к себе Стефан Баторий[v]) в Acta Graduum Academicorum, но и другие документы той эпохи[101]. Эта ситуация, складывавшаяся в течение XV в., отражает сложные переплетения власти церковной, светской, городской, экономической через родственные и деловые отношения, –  и «истории» следующих персонажей могут служить к ней иллюстрацией.

NOMINA DOCTORUM QUI INTERFUERUNT SUNT…, ИЛИ СВЯЗЬ С КНИГОПЕЧАТАНИЕМ

К сожалению, биографическая информация о многих присутствовавших на экзамене Скорины достаточно скудна, хотя свидетельства о некоторых из них (Иеронимус Урбинус, Иеронимус а Мулло) встречаются у Н.К. Пападополи[102] и у А. Фажиани (Girolamo Urbino и Bartolomeo Barisono)[103]. Тем не менее, наши попытки найти сведения о других персонажах скориновой защиты и его возможных знакомствах неожиданно обернулись удачей в отношении трех из них. Приведём здесь их имена так и в таком порядке, как они появляются в оригинале Acra Graduum Academicorum. Среди имен докторов, которые принимали участие в дискуссиях на экзамене («nomina doctorum qui interfuerunt sunt») были:

• Bartholomeus de S. Vito – rev. d. (О.Ш.: reverendus dominus)
• Antonius de Soncino
• Cristophorus a Lignamine

Первый в этом списке – Бартоломео де Санто Вито (варианты: Варфоломей де Санкто Вито, Санвито, Bartolomeo Sanvito). Годы его жизни: 1433/1435 – 1518. В справочнике Фонда Гетти «Union List of Artist Names» находим информацию о том, что он родился в 1435 г. в Падуе и умер после 1518 г.[104] Хотя исследования известного палеографа и авторитета в области итальянских гуманистских рукописей XV в. Альбинии де ла Марэ, равно как и недавняя книга о Бартоломео Санвито[105] утверждают, что он умер в 1511 г., в библиотеке Ватикана содержатся документы, указывающие на то, что еще в 1518 г. Санвито был жив. Кроме  того, последняя запись о присутствии Бартоломео Санвито на экзаменах в Падуанском университете в Acta Graduum Academicorum датируется 1 февраля 1516 г.[106]

Бартоломео Санвито – известный итальянский ренессансный переписчик, иллюминатор, антиквар и один из изобретателей… курсива (наряду с издателем Альдо Мануцием, к которому ниже мы еще вернемся). Имя Бартоломео Санвито, полностью выпавшее из истории Ренессанса в течение многих веков, заново переоткрыли лишь 60 лет назад, и только сейчас значение и амплитуда его творчества предстает перед исследователями в своем полном объеме. К сегодняшнему дню идентифицированы более сотни манускриптов, среди которых копии Горация, Евсевия, Вергилия, Цезаря и др., принадлежащие руке Санвито. Элегантное письмо Санвито сыграло одну из главных ролей в процессе замены готического шрифта курсивом, а его комментарии и его новшества в использовании для переплетов позолоченной козьей кожи вместо шелка или бархата задавали моду не только в книгоиздательском деле Падуи, но и всей Италии[107].

Бартоломео Санвито родился и вырос в Падуе, несколько лет работал в Риме, путешествовал по Италии, а затем вернулся в Падую. Известно, что среди его покровителей и заказчиков фигурировали высшие чины мирской и церковной иерархии: например, Маркантонио Морозини (Морозини – древний и могущественный венецианский род, из которого происходили дожи Венеции, влиятельные политики и люди искусств; интересно, что за месяц до Скорины в Падуе и с тем же составом Коллегии защищался Франческо Морозини, сын также знаменитого Доминика Морозини – выходца из другой ветви того же рода, известного риторика, автора трактата о Республике и представителя Падуанского университета при венецианском Сенате – Consiglio dei Pregadi[108]), кардинал Франческо Гонзага и папа римский Сикст IV делла Ровере (внучатым племянником которого был Сикст Гара делла Ровере, также присутствовавший на экзамене Скорины). По надписям на некоторых манускриптах известно также, что Санвито имел сан священника и был настоятелем (с 1508 г) церкви Санта-Джустина в Падуе (la collegiata di Santa Giustina di Monselice a Padova)[109], поэтому неудивительно, что его именуют в акте защиты Скорины reverendus dominus. В то же время, в Acta Graduum Санвито называют и доктором («Nomina doctorum qui interfuerunt sunt»), что опять-таки, согласовывается с фактом его пребывания на должности каноника, т.к. еще Базельский собор (1431—1449) постановил, что канониками могут быть только священники с университетским образованием и учёной степенью.

Подтвеждение нашей догадки о личности doctor и reverendus dominus Бартоломео Санвито из Acta Graduum Academicorum предоставляет и его близкий друг, один из самых известных архитекторов и антикваров своего времени, Бернардо Бембо, оставивший надпись о нем в собрании своих сочинений: «из собрания преподобного господина Бартоломео Санвито (Reverend Dominus Bartolomeo Sanvito), моего славного соотечественника, по случаю рождения моего сына Бартоломео, также родившегося в Падуе[110]».

Другое свидетельство, открывающее совсем новый «след» в нашем расследовании возможных знакомств Скорины (и Санвито), получаем от старшего сына Бернардо Бембо, Пьетро Бембо – знаменитого гуманиста, ученого и писателя. Это свидетельство мы обнаружили в старой книге, посвященной переписке знаменитого венецианца Альда Мануцио (1449-1515), прославившего в Италии печатное дело благодаря замечательному уровню качества (и количества) печатных книг, их новому формату octavo и курсиву. Типографский знак «дельфин» Альда и его «альдины», были своеого рода символом Венеции – лидера типографского дела того времени. В переписке за 1501 г. находим письма «господина Лоренцо из Павии, проживающего в Венеции, большого друга Альда Мануцио, корреспондента и постоянного представителя госпожи маркизы Изабеллы д’Эсте при художниках, гравёрах и антикварах» (к слову сказать, этот же Лоренцо из Павии в 1500 г. представил «некоего» Леонардо да Винчи, маркизе Мантуи – Изабелле д’Эсте, в результате чего появился ее известный эскизный портрет). В них оговаривается приобретение у Альдо Мануция планирующихся к печати или только что вышедших книг Виргилия, Петрарки и Овидия, с «буквами canzelaresche (ОШ: курсивом) – такой красоты, какой еще не бывало». Здесь же уточняется, что рукопись Петрарки подготовлена к изданию Пьетро Бембо, который имеет эту рукопись «от Падуанца» — Санвито[111]…

Так, интуитивное предположение, высказанное еще в 1964 г. В.Тумашем (С. Брага), о том, что будучи в Падуе, Скорина не мог не побывать в Венеции, где процветала издательская деятельность Альда Мануция, печаталась чешская «Библия» (1506) и заказывались кирилличные шрифты для первых сербских изданий (1493-1495)[112], в нашем повествование приобретает фундамент: Скорина безусловно знал Б. Санвито – и  это означает, знал о его деятельности и перспективах книгопечатания!

«Материализация» возможных связей Скорины находит продолжение и при анализе таких персонажей, присутствовавших на его экзамене, как Antonius de Soncino и Cristophorus a Lignamine.

Сразу бросается в глаза имя Антониуса де Сончино – Антониус де Сонтино, из Клементиев (Antonius de Soncino de Clementibus, Patavus doctor artium et medicine – таково его полное имя и регалии, которые мы смогли найти в Именном указателе Падуанского университета за 1501-1550 гг.[113] Дело в том, что династия итальянских иудеев из города Сончино в Ломбардии, взявших себе его название как фамилию, была известной печатанием как еврейских, так и латинских книг с1484 по 1547 гг. в Сончино, Неаполе, Брестии, Фано, Римини, Константинополе. Первая Библия на иврите была напечатана именно семейством Сончино (1491), всего представители пяти поколений этой династии издали около 130 книг, причем значимость своей работы сами они отмечали в одном из изданий: «Из Сиона исходит Закон, а слово Господне – из Сончино»[114].

Возможно, предположение о родстве Антониуса де Сончино с известными типографами кому-то покажется «притянутым за уши», особенно ести учесть, что иудейские корни Сончино могли рассматриваться как несовместимые с докторской степенью (напомним, что Антониус де Сончино именуется «доктором искусств и медицины»). Тем не менее, такая вероятность вовсе не должна исключаться, поскольку именно Падуанский университет был единственным университетом в Европе, который разрешал не только принимать в свои стены студентов-иудеев, но и присуждать им докторские степени (так, израильские исследователи насчитали 325 докторов-евреев, окончивших Падуанский университет и получивших степень в период с 1409 по 1816 гг.)[115]. При этом, самый известный из Сончино, Гершом (1460-1534), опубликовавший почти сотню книг на иврите и столько же на латыни, часто использовал латинизированный вариант своего имени Иероним или Джироламо (Hieronymus Girolamo Soncino), как возможно, это мог делать и «наш» Антониус де Сончино.

Возможно, эта гипотеза, какой бы обещающей она не казалась, не правильна, и Антониус де Сончино не являлся выходцем из знаменитого семейства Сонтино, а был лишь их однофамильцем, происходящим из города Сончино. Сомнения тем более сильны, поскольку мы находим другого «Сончино» примерно в это же время, который совершенно не соотносится с издательской династией: это некий «посол миланского герцога в Лондоне Раймондо (Раймондус, Raymond de Soncino, Raimundus) из Сончино». Имя этого Раймондо встречается неоднократно в переписке с миланским герцогом и особенно известно благодаря его письму с описанием путешествия Джона Кабота и открытия им Северной Америки 1497 г.[116] И все же идея о причастности еще одного из присутствовавших на экзамене Скорины докторов к печатному делу кажется настолько заманчивой, что от нее трудно просто отмахнуться, она требует дальнейшей верификации.

Еще один участник скориновских экзаменов — Christophorus a Lignamine, Paduanus filius Vincentii notarii, scolaris artium et medicine, doctor collegii artistarum[117]. Несмотря на то, что сведения о Христофоре Лигнамине (Линьямин, Cristophorus a Lignamine, Lignamineus) скудны, исключением является его краткая, но в высоких словах написанная Н.К.Пападополи биография в Historia gymnasii Patavini, в которой акцентируется его талант, комментирование им Аверроиса, высоко оцененные его современниками. К. Пападополи ссылается на трехтомный труд падуанского каноника Бернарда Скардеониуса (Bernardini Scardeonii, Scardeonius, Canonici Patavini, canonici Patavini, De antiquitate urbis Patavii, et claris civibus Patavinis in quindecim Clases distincti. Libri tres: Eiusdem appendix de sepulchris insignibus exterorum Patavii iacentium), опубликованный еще в 1560 г. и прославляющий выдающихся падуанцев, среди которых Христофор Линьямин. Здесь особо отмечается его деятельность как антиквара и даже какие-то публикации Христофора Линьямина для сенатора Себастьяно Фускарено (Sebastiano Fuscareno Senatori), однако неизвестно, когда и выходили ли они публично[118]; также Пападополи отмечает  родственные узы Христофора Линьямина с Дезидерием, его старшим братом, известным как литератор[119].

Кроме того, поскольку Христофор Линьямин был падуанцем, сама фамилия его «Линьямин» выводит нас на другое имя, видимо, его родственника – известного библиофила, эрудита и католического епископа Франческо де Линьямина (1400-1462), также рожденного в Падуе, и являющегося, по мнению многих итальянских исследователей[120], родственником …первого итальянского книгопечатника Иоанна Филиппа де Линьямина! Именно Иоанн Филипп де Линьямин (Johannes Philippus de Lignamine, 1428-?) положил конец германской монополии на книгопечатание в Италии, напечатав в 1470 г. в Мессине первую итальянскую книгу. Известно, что он имел двоих детей – Анжелу и Антонио, причем об Антонио, впоследствии архиепископе, имеются сведения, что он также занимался книгоиздательством и даже использовал в своем родовом гербе символику делла Ровере. Это факт не случаен, т.к. одним из самых могущественных и близких покровителей его отца – Иоанна Филиппа де Линьямина – был Франческо делла Ровере – папа Сикст IV, для которого он издавал многочисленные книги. После кончины папы Сикста IV, И. Ф. де Линьямин отправился в Испанию на службу к королю Фердинанду, во всяком случае, последние известия о нем заканчиваются 1491 г., когда он написал письмо из Испании, в котором говорил о сочинении поэмы об открытии Христофором Колумбом Канарских островов[121].

Безусловно, мы не можем брать на себя смелость и твердо утверждать, что Христофор Линьямин со скориновской защиты является прямым родственником Иоанна Филиппа де Линьямина, однако фрагменты этой мозаики складываются таким образом: Иоанн Филипп де Линьямин был лично знаком и пользовался большой поддержкой Франческо делла Ровере – папы Сикста IV. Его возможный потомок, Христофор Лигнамин, был как минимум знаком (об этом говорит факт присутствия обоих на экзамене Скорины) с Сикстом Гара делла Ровере – внучатым племянником Сикста IV.

Так изучение персоналий открывает нам возможность увидеть новые грани в «деле Скорины». Родственные узы, дружба, покровительственные обязательства – и вот, вместо простого списка фамилий проявляется картина сложного мира, опутанного паутиной интриг, связей и отношений в Падуанском университете времен Скорины. А тот факт, что из тридцати двух из присутствовавших на скориновских экзаменах лиц, как минимум трое были связаны с издательской деятельностью, наводит на новые размышления, например, откуда и как у Скорины появились идеи о книгоиздательстве.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Три экзаменационных заседания в Падуе, в ходе которых шло присуждение Франциску Скорине степени доктора медицины, составляют всего несколько дней из его жизни. Тем не менее, эти «всего» три собрания предоставляют в наше распоряжение богатый документальный материал, работа над которым еще далеко не исчерпана. Шаг за шагом мы пытались распутать этот пазл, составляющий хоть и короткую, но судя по всему, «судьбоносную» часть жизни Скорины.

Так, казалось бы, широко известные, тексты актовых записей Падуанского университета открыли нам новые возможности для своего прочтения – прочтения, при котором не может быть «второстепенных деталей». Например, какой бы «второстепенной» не казалась такая «деталь», как время начала скорининского экзамена в 10 часов вечера, пропусть этот факт, было просто невозможно. В самом деле, такая «лежащая на поверхности» деталь не бросалась, видимо, в глаза лишь потому, что исследователи не имели возможности увидеть по актовым записям, что время проведения экзаменов у других кандидатов тоже архипозднее. При такой констатации совершенно закономерно вставал вопрос об исчислении времени суток у итальянцев этой эпохи, что и дало нам возможность уточнить время собственно экзаменов Скорины: и вот вместо hora XVII (17 часов) первого акта об испрошении Gratia и hora XXII (22 часа) второго экзамена Tentativum проступают совершенно «нормальные» 11 часов утра и 16 часов (4 часа вечера).

То же сравнение формулировок экзаменационных актов за этот период натолкнуло нас на поиски в иной области – административные процедуры, возможности и этапы получения докторской степени в Европе начала XVI века вообще и в Падуанском университете, в частности. Исследование «бюрократической» рутины позволило нам уточнить такие, на первый взгляд, незначительные нюансы, как этапы получения докторской степени (Gratia, Tentativum, Privatum), общие для всех претендентов. Причем эти уточнения имеют весьма важные исследовательские последствия, поскольку переставляют акценты в вопросе об «исключительности» и «необычности» случая Скорины: он был действительно бедный, pauper, и ему была дарована не только милость (gratia) на сдачу экзамена, но и право сдать его бесплатно («amore Dei»). Тем не менее, это проходило в рамках обычной процедуры, и тому свидетельство – приведенные нами другие актовые записи этого времени, в которых обсуждается освобождение об оплате экзамена. Внимательное прочтение всего контекста процедуры экзаменов показывает и то, что Privatum экзамен Скорины – не «особый», а «личный», «индивидуальный», как было принято тогда в Падуанском университете.

Собственно, именно идея заглянуть в «контекст» экзаменов Скорины открыла нам возможность увидеть, как он проходил, какие авторы и тексты предлагались, каковы были критерии его сдачи. И в связи с этим нам показалось не только интересным, но и рациональным попытаться увидеть атмосферу скорининского времени через развитие медицины в период ее перехода от средневековья к началу нового времени, пору т.н. ренессансной медицины. Зная, как извилиста будет дальнейшая судьба Скорины, совсем нетрудно представить себе молодого Франциска в Италии, оказавшегося там в переходный период, когда ученые медики составляли авангард социального и культурного окружения своего времени, когда медицинское знание было неотделимо от логики, философии и богословия, когда идеи гуманизма становились главной интеллектуальной модой, царила «лихорадка» книгопечатания и культ Книги.

Именно в этом контексте наш анализ присутствовавших на экзамене Скорины приобретает особое значение – зная о личности Бартоломео Санвито, а также об Антониусе де Сончино, Христофоре Линьямине – людях, порой возможно, а в случае Санвито, наверняка, связанных с кникопечатанием, – предположения о возможных знакомствах и влияниях на дальнейшую судьбу доктора и книгоиздателя Скорины принимают более «материальную» форму. Надеемся, наша попытка путем анализа персоналий экзаменаторов Скорины (например, епископа Паоло Забарелло и кардинала Сикста Гара делла Ровере) показать культурную и политическую атмосферу, в которой оказался Скорина, даст толчок к другим исследованиям в этом направлении.

Доктор искусств, бедный секретарь короля Дании (надеемся, что наш анализ разнообразных перипетий и причин «переселения» римской Датии на место Дании укрепит читателя в именно таком решении старой проблемы с названием Datia), Франциск Скорина приезжает в Падую не случайно. Именно в Падуанском университете, известном своим медицинским факультетом, веротерпимостью, интернациональным характером и научными нововведениями, он стремится получить свою степень доктора медицины. Это пребывание в Падуе, в признанном центре медицинского знания, на перекрестии ренессансных идей, политики и предпринимательства, очевидно, стало важнейшим этапом в выборе Скориной своего жизненного пути.

Приложение

Acta Graduum Academicorum ab anno 1501 – ad annum 1525. Ed. Forin, Elda Martellozzo. Instituto per la storia dell’Università di Padova. Padova: Antentore, MCMLXIX, pp.226-228.

Запись 649 (стр.226)

1512 nov. 5. Padue in eccl. S. Urbani hora XVII. Gratie in med. amore Dei mag. Francisci Rutheni q. d. Luce.

Convocato – sacratissimo collegio – art. et med. doctorum – de mandato – art. et med. doct. d. Thadei Mussati viceprioris, — d. prior dixit: “Excellentissimi d. doctores, causa convocationis – est ista: est quidam – art. doctor pauper qui a longinquissimis partibus forsam per quatuor millia milliaria et ultra ab hac – civitate pro argumentando famam – huius – florentissimi Gimnasii – ad illam se contulit et vellet sibi concedi de – gratia speciali – in med. – Qui quidem – doctor – nominator d. Franciscus q. d. Luce Scorina de Poloczko Ruthenus”. – Fuit introductus dictus mag. Franciscus et petiit – sibi concede gratie in med. amore Dei. – Datis ballotis, fuit obtentum dictum partitum, nem.discr.

A.A.U. (Archivio Antico dell’Universita di Padova), 321, f. 5v

Запись 650 (стр.226-227)

1512 nov. 6. Padue in eccl. S. Urbani hora XXII. Tentativum in med. d. mag. Francisci Rutheni.

Convocatis – doctoribus sacri collegii d. art. et med. doctorum – in loco solito ex mandato – art. et med. doct. d. mag. Thadei Mussati viceprioris, tenatus fuit – art. doct. d. mag. Franciscus q. d. Luce Scorina de Poloczko Ruthenus in med. supra punctis hoc mane sibi assignatis et, quoniam – elegantissime se habuit, ideo – nem. discr., fuit idoneus iudicatus et – ad examen suum privatum in med. – admissus, sub promotoribus – d. mag. Francisco de Noali, d. mag. Francisco de Este, d. mag. Hieronimu a Mulo, d. mag. Bartholomeo Barisono et d. mag. Hieronimo de Urbino. Qui quidem d. Franciscus iuravit.

Nomina doctorum qui interfuerunt : d. mag. Thadeus Mussatus viceprior, d. mag. Bartholomeus a Volta, d. mag. Franciscus de Noali, d. mag. Franciscus de Este, d. mag. Hieronimus a Mullo, d. mag. Nicolaus de Noali, d. mag. Aurelius Boneto, d. mag. Hieronimus Rubeus, rev. d. Bartholomeus de S. Vito, d. mag. Hieronimus Mariperto, d. mag. Bartholomeus Barisonus, d. mag.  Hieronimus de Urbino, d. mag. Antonius de Soncino et d. mag. Marcus Antonius de Ianua.

A.A.U., 321, f. 6

Запись 651 (стр.227-228)

1512 nov. 9 (сноска 1)

Privatum examen in med. – d. mag. Francisci q. d. Luce Scorina de Poloczko Rutheni secretarii Regis Datiae coram ultrascripto reverendissimo d. suffraganeo et vicareo, (2) – in asistentia – art. et med. doct. d. mag. Francisci Fumanelli (3) – univ. artistarum vicerect., — qui fuit – nem. pen. diss. – approbatus, sub promotoribus suis art. et med. doctoribus dominis magistris Bartholomeo Barisono qui dedit insignia, Francisco de Novali, Francisco Estensi, Hieronimo a Mullo et Hieronimo de Urbino (4).

Testes : — art. doctoris domini magistri Alovisius Zuchatus Tarvisinus et Daniel de Foroiulio Patavinus ; art. scholares domini Michael Zambonus q. d. Iacobi civis Venetus et Gaspar de Gabrielis f. d. Petri civis Padue ; d. Valerius de Largis cler. Paduanus.

Diversorum (Archivio della Curia Vescovile di Padova), 49, f. 122

(1) Padue in ep. pal. loco solito examinum –

Convocatis – doctoribus sacri collegii d. artistarum et medicorum – de mandato – art. et med. doct. d. Thadei Mussati viceprioris – (A.A.U., 321, f. 6v)

(2) Coram – d.d. Paulo Zabarella – ep. Argolisensi – d. d. Sixti – tituli S. Petri ad Vincula presbiteri cardinalis S. Romane eccl. vicecancellarii et ecc. Paduane perpetui administratoris – comitisque Saccensis ac. – Studii – Paduani cancellarii apostolici suffraganei – ac vicario – (A.A.U., 321, f. 6v)

(3) De Verona

(4) Nomina – doctorum qui interfuerunt sunt: d. mag. Thadeus Mussatus viceprior, d. mag. Bartholomeus a Volta, d. presbiter Iacobus de Curte, d. mag. Hieronimus de Cathaneis, d. mag. Nicolaus de Ianua, d. mag. Baptista a Galta, d. mag. Franciscus de Noali, d. mag. Franciscus de Este, d. mag. Hieronimus a Mullo, d. mag. Nicolaus de Noali, d. Aurelius Boneto, d. mag. Hieronimis Rubeus, rev. d. Bartholomeus de S. Vito, d. mag. Hieronimus Mariperto, d. mag. Bartholomeus Barisonus, d. mag. Hieronimus de Urbino, d. mag. Franciscus Porcelinus, d. mag. Carolus de Ianua, d. mag. Antonius de Soncino, d. mag. Paulus a Sole, d. mag. Petrus de Noali, d. mag. Andreas de Aliotis, d. mag. Marcus-Antonius de Ianua, d. mag. Cristophorus a Lignamine. (A.A.U., 321, f. 6v)

ПРИМЕЧАНИЯ

[i] Францыск Скарына: Зборнiк дакументаў і матэрыялаў. Рэд. В. I. Дарашкевіч. Мн.: Навука і тэхніка, 1988. С. 64-65

[ii] Стереотипные 17 и 22 часа до недавнего времени прочно бытовали в белорусской историографии, даже несмотря на замечание Е. Л. Немировского (Немировский Е. Л. Франциск Скорина: Жизнь и деятельность белорусского просветителя. – Мн.: Мастацкая лiтаратура, 1990, с. 202).

[iii] Some researchers criticized this opinion arguing that Scaliger’s grandfather was certain Benedetto Bordone di Verone (Renouard Antoine-Augustin, Annales de l’imprimerie des Alde, ou Histoire des trois Manuce et de leurs éditions. Paris: J.Renouard, 1834, p.142)

[iv] О Бенедетто Бордоне см.: Lestringant, Frank. Le livre des îles: Atlas et récits insulaires (XVe-XVIIIe siècles). Genève: Droz, 2002. P. 20.

[v] This information refers to Edwards William F., 1960. The Logic of Iacopo Zabarella, Columbia University dissertation, pp. 52—3. See also: Mikkeli 2010, 181—91. В Падуе до сих пор существует Palazzo Zabarella.

БИБЛИОГРАФИЧЕСКИЕ ССЫЛКИ

[1] Windakiewicz St. Materyaly do historyi Polakow w Padwie. Archiwum do dziejov literatory i oswiaty w Polsce. Tom VII. Krakow 1892, с.158. Цит. по: Сымон Брага. Геаграфiчная лякалiзацыя жыцьцяпiсу доктара Скарыны // Запiсы Беларускага Iнстытута Навукi й Мастацтва. Мюнхэн, 1964. Кн. 3, с.13.

[2] Шляпкин И. К биографии Франциска Скорины, «Журнал Министерства Народнаго Просвещения», No.4. Санктпетербург 1892, с.382-385. Цит. по: Сымон Брага. Геаграфичная лякализацыя жыцьцяпису доктара Скарыны // Запiсы Беларускага Iнстытута Навукi й Мастацтва. Мюнхэн, 1964. Кн. 3, с.14.

[3] Sadouski J., Skaryna’s Stay in Denmark.// The Journal of Byelorussian Studies, 1969 № 2, pp. 25-28.

[4] Флароўскі А.В. Scoriniana //450 год беларускага кнігадрукавання /Рэдкалегія: К.К.Атраховіч (Кандрат Крапіва) і інш. – Мінск: Навука і тэхніка, 1968. – С. 389-433; Тумаш Вітаўт, Пяць стагоддзяў Скарыніяны XVI-XX. Five Centuries of Scoriniana XVI-XX. Нью-Ёрк, Беларускі Інстытут Навукі й Мастацтва, 1989; James Dingley, Some Recent Soviet Publications on Francisk Skaryna // the Journal of Byelorussian Studies, 1980, № 4, pp. 148-154; Францыск Скарына. Зборнiк дакументау i матэрыялау. Акадэмiя Навук БССР. Прадмова, укладанне, каментарыi, паказальнiк В.I.Дарашкевiча. Мiнск: Навука i тэхнiка, 1988; Франциск Скорина и его время. Энциклопедический справочник. Гл.ред И.П. Шамякин. Мiнск, Навука і тэхніка, 1990; Францыск Скарына: Жыццё і дзейнасць: Паказальнік літаратуры . Склад. Я.Л. Неміроўскі, Л.А. Осіпчык. Мінск: Навука і тэхніка, 1990; Немировский Е.Л. Франциск Скорина: Жизнь и деятельность белорусского просветителя. Минск: Мастацкая лiтаратура, 1990; Галенчанка, Г. Я. Францыск Скарына: Спадчына і пераемнікі. Анатаваны бібліяграфічны паказальнік. Мінск: «Красіка Прынт», 2002.

[5] Acta Graduum Academicorum ab anno 1501 – ad annum 1525. Ed. Forin, Elda Martellozzo. Instituto per la storia dell’Università di Padova. Padova: Antentore, MCMLXIX (ОШ: 1969)

[6] Вiтаут Тумаш, Скарына у Падуi // Запiсы Беларускага Iнстытута Навукi й Мастацтва. Munchen, 1970, с. 38-39.

[7] Giacomo Filippo Tomasini (1595-1655), написал среди всего прочего историю Падуанского университета Gymnasium patavinum Iacobi Philippi Tomasini episcopi aemoniensis libris 5. comprehensum , Utini (Utinum, Udine – Italy city) : ex typographia Nicolai Schiratti, 1654.

[8] Nicolai Comneni Papadopoli, Historia gymnasii patavini post ea, quae hactenus de illo scripta sunt, ad haec nostra tempora plenius, & emendatius deducta. Cum actuario de claris professoribus tum alumnis eiusdem. Tomus I. Venetiis : Apud Sebastianum Coleti, MDCCXXVI (1726).

[9] Jacopo Facciolati, Fasti gymnasii patavini, Jacobi Facciolati studio atque opera collecti. Ab anno MDXVII quo restitutae scholae sunt ad MDCCLVI. Patavii: Typis Seminarii, MDCCLVII (1757).

[10] Zonta, Caspare and J. Brotto, Acta graduum academicorum gymnasii Patavini ab anno MCCCCVI ad annum MCCCCL . Padua : Instituto per la storia dell’Università di Padova, 1922.

[11] ОШ: справедливости ради следует отметить, что при просмотре актов защит за 1501-1525 гг. во многих случаях можно найти формулу более простую «in maiori parte» — «большинством голосов», однако и формулировка «nemine penitus dissentiente» встречается довольно часто. Можно высказать предположение, что Святая коллегия, ведавшая защитами докторских и куда входили падуанские профессора, нуждалась в деньгах, ведь плата за защиты ее членам существенно дополняла их зарплаты как профессоров университета. См., например, Grendler Paul F., The Universities of the Italian Renaissance. Baltimore and London: Th John Hopkins University Press, 2002, о зарплатах р.24 и об оплате промоутеров p.179-180; также подробный перечень различных оплат см. в данной статье: документ № 860, Acta Graduum Academicorum ab anno 1501 – ad annum 1525, p.338-339.

[12] Elda Forin, Avvertenza, in Acta Graduum Academicorum ab anno 1501 – ad annum 1525. Ed. Forin, Elda Martellozzo. Instituto per la storia dell’Università di Padova. Padova: Antentore, MCMLXIX (1969), р.XII.

[13] Вiтаут Тумаш, Скарына у Падуi // Запiсы Беларускага Iнстытута Навукi й Мастацтва. Munchen, 1970, с. 44.

[14] Grendler Paul F. The Universities of the Italian Renaissance, p. 147.

[15] См. Hilde de Ridder-Symoens (ed.): A History of the University in Europe. Vol. I: Universities in the Middle Ages, Cambridge University Press, 1992; Vol. II: Universities in Early Modern Europe (1500–1800), Cambridge University Press, 1996; Courtenay, William J. and Jürgen Miethke, eds., Universities and Schooling in Medieval Society.  Leiden: Brill 2000; Pedersen, Olaf, The first universities: Studium generale and the origins of university education in Europe.  Cambridge ; New York : Cambridge University Press 1997; Grendler Paul F. The Universities of the Italian Renaissance, рр.175-178;

[16] Grendler Paul F. The Universities of the Italian Renaissance, pp.174-175.

[17] Вiтаут Тумаш, Скарына у Падуi // Запiсы Беларускага Iнстытута Навукi й Мастацтва. Munchen, 1970, с. 52.

[18] Grendler Paul F. The Universities of the Italian Renaissance, р.175.

[19] Ferrari, Henri-Maxime. Une chaire de médecine au XVe siècle: un professeur [Giammatteo Ferrari da Grado] à l’Université de Pavie de 1432 à 1472. Paris: Félix Alcan, 1899, р.32-33.

[20] Venice: A Documentary History, 1450-1630. Ed. David Sanderson Chambers, Jennifer Fletcher, Brian S. Pullan. Oxfprd UK and Cambridge USA: Blackwell Pub., 1992, 2^nd ed. 2004, p.461.

[21] Elda Forin, Avvertenza, in Acta Graduum Academicorum ab anno 1501 – ad annum 1525, р.XI.

[22] Elda Forin, Avvertenza, in Acta Graduum Academicorum ab anno 1501 – ad annum 1525, р.XI; следует отметить, однако, что некоторые авторы пишут о 24 часах для подготовки к пунктам (Grendler Paul F. The Universities of the Italian Renaissance, р.177).

[23] Elda Forin, Avvertenza, in Acta Graduum Academicorum ab anno 1501 – ad annum 1525, р.XI.

[24] Grendler Paul F. The Universities of the Italian Renaissance, р.177.

[25] Grendler Paul F. The Universities of the Italian Renaissance, р.176.

[26] Nancy G. Siraisi, Medieval & Early Renaissance Medicine: An Introduction to Knowledge and Practice. University of Chicago Press; 2nd еdition, 1990, р.X.

[27] Bertolaso B. Ricerche d’archivio su alcuni aspetti dell’insegnamento medico presso la università di Padova nel Cinque e Seicento. Acta Medicae Historia Patavina. v. VI. Istituto di Storia della Medicina dell’ Università di Padova. Pádua. 1959-1960, pp.17-37.

[28] Эта и предыдущая сноска цитируются по: Regina Andrés, The Paduan School of Medicine: medicine and philosophy in the modern era Rebollo// Historia, Ciencias, Saude-Manguinhos. Vol.17, no.2, Rio de Janeiro, Apr./June 2010.

[29] Regina Andrés, The Paduan School of Medicine: medicine and philosophy in the modern era Rebollo, р.4.

[30] Bertolaso B. Ricerche d’archivio su alcuni aspetti dell’insegnamento medico presso la università di Padova nel Cinque e Seicento, p.29.

[31]См.: Nancy G. Siraisi, Medicine and the Italian Universities, 1250-1600. Leiden, Boston, Koln: Brill, 2001 – especially the chapters Avicenna and the Teaching of Practical Medicine, pp. 63-78 and How to Write a Latin Book on Surgery: organizing principles and authorial devices in Guglielmo da Saligeto and Dino del Garbo, pp. 37-62.

[32] Наше описание физиологии человека, безусловно, будет неполным; мы основываемся на синтезе из следующих работ: Grendler Paul F. The Universities of the Italian Renaissance, рр.314 – 328 и Nancy G. Siraisi, Medieval & Early Renaissance Medicine: An Introduction to Knowledge and Practice. University of Chicago Press; 2nd еdition, 1990.

[33] Grendler Paul F. The Universities of the Italian Renaissance, рр. 315-316.

[34] Schmtt, Charles B., Aristotle among the physicians, in The Medical Renaissance of the Sixteenth Century, ed. by Andrew Wear, Roger Kenneth French, M. Lonie. Cabridge University Press, 1985, pp. 1-15.

[35] Grendler Paul F. The Universities of the Italian Renaissance, рр.316-317.

[36] Paul F. Grendler, The Universities of the Italian Renaissance, p.7.

[37] Schmtt, Charles B. Aristotle among the physicians, in The medical renaissance of the sixteenth century, p. 4.

[38] Nancy G. Siraisi, Medicine and the Italian Universities, 1250-1600, pp.2-3.

[39] Ferrari, Henri-Maxime, Une chaire de médecine au XVe siècle; [Giammatteo Ferrari da Grado] un professeur à l’Université de Pavie de 1432 à 1472. Paris : Félix Alcan, 1899, р. 29.

[40] Grendler Paul F. The Universities of the Italian Renaissance, р. 31.

[41] Félix et Thomas Platter à Montpellier, 1552-1559, 1595-1599 : notes de voyage de deux étudiants balois publiées d’après les manuscrits originaux appartenant à la Bibliothèque de l’Université de Bâle. Montpellier: Éditeur C. Coulet, 1892, р. 99-100. Оригинал в цифровом формате в Национальной библиотеке Франции: http://gallica.bnf.fr/ark:/12148/bpt6k1020450/f114.image

[42] Ferrari, Henri-Maxime, Une chaire de médecine au XVe siècle; [Giammatteo Ferrari da Grado] un professeur à l’Université de Pavie de 1432 à 1472, р. 32.

[43] Forin, Elda Martellozzo, Avvertenza. In Acta Graduum Academicorum ab anno 1501 – ad annum 1525, p. IX.

[44] Sadouski J. Skaryna’s Stay in Denmark // The Journal of Byelorussian Studies, 1969, № 2, p. 26.

[45] Ferrari, Henri-Maxime, Une chaire de médecine au XVe siècle; [Giammatteo Ferrari da Grado] un professeur à l’Université de Pavie de 1432 à 1472, р. 12.

[46] Grendler Paul F. The Universities of the Italian Renaissance, р. 329.

[47] Sante Bortolami, Comunauté estudiantine, societé citadine et pouvoire politique à Padoue aux XIII-XIVe siècles, in Les Universités et la Ville au Moyen Âge: Cohabitation et tension. Ed. Patrick Gilli, Jacques Verger, Daniel Le Blévec. Leiden, Brill, 2007, рp. 181-204.

[48] Sante Bortolami, Comunauté estudiantine, societé citadine et pouvoire politique à Padoue aux XIII-XIVe siècles, р.202.

[49] Sante Bortolami, Comunauté estudiantine, societé citadine et pouvoire politique à Padoue aux XIII-XIVe siècles, р.202.

[50] Regina Andrés, The Paduan School of Medicine: medicine and philosophy in the modern era Rebollo, р.5.

[51] A.V. Florovskij, Ceskaja Biblia v istorii russkoj kul’tury i pismennosti. Praha, 1946. Munchen: Verlag Otto Sagner. 1988. Из коллекции Sbornik filologicky. III. Trida Ceske Akademie ved a Umeni. Svazek XII.

[52] Ferrari, Henri-Maxime, Une chaire de médecine au XVe siècle; [Giammatteo Ferrari da Grado] un professeur à l’Université de Pavie de 1432 à 1472, р. 30.

[53] Joannes de Sacro Bosco, Sphaera mundi. Impr. Erhardi Ratdolt (Venetiis), 1482. Национальная Библиотека Франции. 06/09/2013 OSh. Титульный лист:  http://gallica.bnf.fr/ark:/12148/bpt6k602431/f4.image.r=Johannes%20de%20Sacro%20Bosco

[54] Illustrations de Compilatio Leupoldi Ducatus austrie filis de astrorum scientia decem continentis tractatus; Hygin. Pavie, 1513. Источник: Национальная библиотека Франции. Сonsullté 06/09/2013 OSh: http://gallica.bnf.fr/ark:/12148/btv1b2100130k

Первая страница после титульного листа, Армиллярная сфера: [pl. après la page de titre : sphère armillaire.] Sphera Mundi. [Cote : Rés S 1318-1320/Microfilm R 122079

[55] Ptolemy, Almagest. Book V, Chapter I. Translated by G. Toomer, Ptolemy’s Almagest, London, 1984. Цитируется по: S. Schechner Genuth, Armillary Sphere, in R. Bud & D. Warner (eds.), Instruments of Science: An Historical Encyclopedia, New York & London 1998, pp. 28-3.

[56] Emily Fairey, Anthony Caradonna. Collection Catalog 6/23/10. Sphaera Mundi: The Medicis and the Armillary Sphere.

[57] Olga Raggio, The Liberal Arts Studiolo from the Ducal Palace at Gubbio”. In The Metropolitan Museum of Art Bulletin, New Series, vol. 53, no. 4. Spring, 1996, p.3-35.

[58] Например, а. Надсан А. Скарына i ананасы // ARCHE, 2001, № 3 (17); Галечанка Г.Я. Францыск Скарына: у паціне версій, стэрэатыпаў і міфаў // Исторический журнал «Российские и славянские исследования» – история южных и западных славян, история России, Беларуси и Украины. 2008. Выпуск 3. http://www.rsijournal.net/francysk-skaryna-u-pacine-versij-stereatypa%D1%9E-i-mifa%D1%9E/

[59] Alain Demurger, Les ordres religieux-militaires au Moyen Age. Paris: Seuil, 2010.

[60] Grendler Paul F., The Universities of the Italian Renaissance, p. 7.

[61] Acta Graduum Academicorum, №№ 727-728, pp. 261-262.

[62] Chojnacka Monica, Working Women of Early Modern Venice. Baltimor and London: The John Hopkins University Press, 2001, p. 6.

[63] Chojnacka Monica, Working Women of Early Modern Venice, p.6.

[64] Paola Pavanini, « Abitazioni popolani e borghesi nella Venezia cinquecentesca » // Studi Veneziani, 1981, 5, p.72. Цит по Chijnacka, p.146.

[65] Grendler Paul F., The Universities of the Italian Renaissance, p. 38.

[66] Grendler Paul F., The Universities of the Italian Renaissance, p. 38.

[67] Sadouski J., Skaryna’s Stay in Denmark.// The Journal of Byelorussian Studies, 1969 № 2, pp. 25-28. Впервые опубликовано Садовским в Źnič, 56, Rome, 1960, p. 8.

[68] Сымон Брага. Геаграфичная лякализацыя жыцьцяпису доктара Скарыны // Запiсы Беларускага Iнстытута Навукi й Мастацтва. Мюнхэн, 1964. Кн. 3, с. 19-21.

[69] Галенчанка Г. Я. Праблемныя дакументы Скарыніяны ў кантэксце рэальнай крытыкі // Беларусіка — Albaruthenica 9: матэрыялы Трэціх Скарынаўскіх чытанняў. Мінск, 1998. с.13.

[70] Barnes, Timothy David. The New Empire of Diocletian and Constantine. Cambridge, MA: Harvard University Press, 1982, pp. 201–208.

[71] Carolus Magnus, Auctor Incertus — Provinciale Vetus Sive Ecclesiae Universae Provinciarum Notitia, in Patrologia Latina, vol 98.

Cap.I. Col. 0460C.

[72] Antoine-Augustin Bruzen La Martinière, Le Grand dictionnaire géographique et critique. La Haye, Amsterdam, Rotterdam, MDCCXXXVI – 1736. Tom VI, Première Partie, page 502: «Notice des provinces la plus complette qui nous ait été conservée. La manuscrit de cette Notice est conservée dans la Bibliothèque deu Vatican. Il ya plus de sept cens ans d’ancienneté. Incipiunt Nomina XI Regionum continentum intra le Provincias CXIII». Те же провинции находим в 1612 г. в официальном документе издательства Рима: Conciliorum generalium Ecclesiae Catholicae tomus tertius Pauli V. Pont. Max. auctoritate editus. Iglesia Católica, Roma: Stamperia Camerale. Typographia Reuerendae Camerae Apostolicae, 1612, р. 186.

[73] Itineraria Romana. Vol 1: Itineraria Antonini et Burdigalense, ed. by Otto Guntz. Stuttgart: Teubner, 1990 (1 ed. 1929) ; Vol 2: Ravennatis Anonymi Cosmographia et Guidonis Geographia, ed. by Joseph Schnetz, Stuttgart : Teubner, 1990 (1 ed.1940).  Том 2 содержит «Космографию» Анонима Равенского и версию Ги Пизанского (Gui de Pise) от 1119 г.

[74] Оригинал:

Quarta ut hora noctis Northomanorum est patria, que et Dania ab antiquis dicitur. Cuius ad frontem Alpes vel patria Albis : Maurungani certissime antiquitus dicebatur. In qua  Albis patria per multos annos Francorum linea remorata est. Et ad frontum eiusdem Albis Datia minor dicitur, et dehinc super ex latere magna et spatiosa Datia dicitur : quae modo Gipidia ascribuntur ; In qua nunc Unorum gens habitare dinoscitur. Posthinc Illiricus usque ad provinciam Dalmatie pertinget.

Текст приводится по изданию: Ravennatis Anonymi Cosmographia et Gvidonis Geographica. Ex libris manu scriptis. Ed. M. E. Pinder et G. F. C. Parthey. Berolini (Berlin): In Aedibus Friderici Nicolai, 1860. Книга IV. Параграф 11, стр. 27-28.

[75] Оригинал:

Octava ut hora noctis Roxolanorum est patria. Cuius post terga oceanum procul magna insula Antiqua Scithia reperitur. Quam insulam plerique philosophi.. Historiographi conlaudant ; quam et Iordanus, sapientissimus cosmographus, Scanzan appelait. Ex qua insula… pariterque gentes occidentales egresse sunt ; nam Gotthos et Danos, una simul Gepidas ex ea antiquitus exisse legitimus.

Текст приводится по изданию: Ravennatis Anonymi Cosmographia et Gvidonis Geographica. Ex libris manu scriptis. Ed. M. E. Pinder et G. F. C. Parthey. Berolini (Berlin): In Aedibus Friderici Nicolai, 1860. Параграф 12, стр. 29.

[76] Подосинов А. В.  Северо-Восточная Европа в “Космографии» Равеннского Анонима // Восточная Европа в исторической перспективе. К 80-летию В.Т. Пашуто. Под ред. Т.Н. Джаксон, Е.А. Мельниковой. М.: «Языки русской культуры», 1999, с. 227-236.

[77] Оригинал:

Iterum iuxta ipsos Scerdefennos litus Oceani est patria quae dicitur Dania. Quae patria ut ait supra scriptus Aitanaridus et Eldevaldus et Marcomirus Gothorum philosophi super omnes nationes velocissimos proferre homines. Que Dania modo Nordomanorum dicitur patria. Per quam Daniam plurima transeunt flumina, inter cetera <fluvius> que dicitur Lina, quae in Oceano ingreditur.

Текст приводится по изданию: Ravennatis Anonymi Cosmographia et Gvidonis Geographica. Ex libris manu scriptis. Ed. M. E. Pinder et G. F. C. Parthey. Berolini (Berlin): In Aedibus Friderici Nicolai, 1860. Книга IV. Параграф 13, стр. 201-202.

[78] Оригинал:

Iterum ad partem quasi meridianam, ut dicamus ad spatiosissime quae dicuntur Datia prima et secunda, quae et Gipidia appelatur, ubi modo Uni qui et Avari inhabitant. Quas utrasque Datias plurimi descripserunt philosophi, ex quibus ego legi Menelac et Aristarchum Gothorum phylosophos; sed ego secundum Sardatium ipsas patrias designavi. In quas Dacorum patrias antiquitus plurimas fuisse civitates legitimus, ex quibus aliquantas designare volumus, id est Drubetis, Pretorich, Gazanam, Tibis…

Текст приводится по изданию: Ravennatis Anonymi Cosmographia et Gvidonis Geographica. Ex libris manu scriptis. Ed. M. E. Pinder et G. F. C. Parthey. Berolini (Berlin): In Aedibus Friderici Nicolai, 1860. Книга IV. Параграф 14, стр.202-203.

[79] Johnny Grandjean Gøgsig Jakobsen, The background for a peculiar province name. 2012. Based on the article ‘Dacia’ by Jarl Gallén in Kulturhistorisk Leksikon for Nordisk Middelalder. Copenhagen, 1957, vol. 2, col. 608-610. On-line version: Johnny G.G. Jakobsen, Department of Scandinavian Research, University of Copenhagen

[80] Ibid.

[81] Nowak Z. H., Współpraca polityczna państw unii polsko-litewskiej i unii kalmarskiej w latach 1411-1425, Toruń, 1996, р.102. Оригинал Договора находится в Государственном архиве Дании (Rigsarkivet), Немецкая канцелярия Иностранного департамента. Корреспонденция между княжескими домами (Tyske Kancellis Udenrigske Afdeling. Breweksling mellem Fyrstehusene). Акты и документы, касающиеся политических отношений с Польшей (Akter og Dokumenter vedr. det politiske Forhold til. Polen), 1419-1769. T.K.U.A. Polen A II 7-13. Книга 5; место 72. Микрофильм документа хранится в Archiwum Głównego Akt Dawnych (Warszawie).

[82] Leo Bagrow, History of Cartography. Ed. by R. A. Skelton; 2^nd ed. Chicago: Precedent Publishing Inc., 1985, рр. 59-94.

[83] Карта создана в 1468 Николаем Германским (Nicolaus Germanus), который, в свою очередь, основывался на карте Скандинавии 1427 Клавдия Клавия (Claudius Clavus).

[84]  Название по-английски: Ptolemy, Cosmographia. Ulm : publisher Lienhart Holle, 1482. Written in Latin.

Colophon: Clavdii Ptolomei viri Alexandrini Cosmographie octavvs et vltimvs liber explicit opvs Donni Nicolai Germani secvndvm Ptolomevm finit. Anno M CCCC LXXXII. Avgvsti vero Kalendas. XVII. Imprssvm [sic] Vlme per ingeniosvm virvm Leonardvm Hol prefati oppidi civis. Р. 80. http://openlibrary.org/works/OL15963621W/Cosmographia

[85] Clavdii Ptolomei. Nona Europe Tabula, р.98.

[86] Matthew McLean, The Cosmographia of Sebastian Münster: Describing the World in the Reformation. Aldershot: Ashgate, 1997, p.45.

[87] Tabula Europae IIII ; Tabula Europae IX. Geographiae Claudii Ptolemaei … libri VIII, partim à Bilibaldo Pirckheymero translati ac commentario illustrati, partim etiam Graecorum antiquissimorumque exemplariorum collatione emendati atque in itegrum restituti : His accesserunt Scholia, quibus exoleta locorum omnium nomina in Ptolemaei libris ad nostri seculi morem exponuntur. Indices …Conradi Lycosthenis … opera adiecti. Quibus praefixa est epistola in qua de utilitate tabularum geographicarum … disseritur : Tabulae novae … per Sebastianum Munsterum. Geographicae descriptionis compendium, in quo varij gentium ac regionium ritus, mores atque consuetudines per eundem explicantur. Basilea : ex officina Henrichi Petri, 1552. http://dx.doi.org/10.3931/e-rara-1557 или

http://www.e-rara.ch/zut/content/titleinfo/470031

[88] Ortelius, Abraham. Theatrum orbis terrarum . [De Mona druidum insula antiquitati suae restituta… epistola… Humberti Lhuyd… Synonymia locorum geographicorum, sive antiqua regionum… urbium… nomina, recentibus eorundem nominibus explicata… (a Arnoldo Mylio.)] Antverpiae: A. Coppenium Diesth, 1571. В цифровом виде труд можно найти: http://visualiseur.bnf.fr/CadresFenetre?O=IFN-7200390&M=notice

[89] См. перевод: Вiтаут Тумаш, Скарына у Падуi // Запiсы Беларускага Iнстытута Навукi й Мастацтва. Munchen, 1970, с.66-77.

[90] См. тексты переводов В.И. Дарашкевича и Я.И. Порецкого: Францыск Скарына. Зборнiк дакументау i матэрыялау. Акадэмiя Навук БССР. Прадмова, укладанне, каментарыi, паказальнiк В.I.Дарашкевiча. Мн.: Навука i тэхнiка, 1988, с.70; Франциск Скорина и его время. Энциклопедический справочник. Гл.ред И.П. Шамякин. Мн., Навука і тэхніка, 1990.

[91] Jean Richard, Évêchés titulaires et missionnaires dans le Provinciale romanae ecclesiae. In: Mélanges d’archéologie et d’histoire. T. 61, 1949, p. 233.

[92] Conradus Eubel (et Guilelmus van Gulik), Hierarchia Catholica Medii et Recentioris Aevi, sive Summorum pontificum, S.R.E. cardinalium, ecclesiarum antistitum series. Volumen Tertium, Saeculum XVI ab anno 1505 complectens. Monasterii, sumptibus et typis librariae Regensbergianae, MDCCCCXXIII. Re-impresso immutata: Patavii MCMLX, р.117, р.254. Здесь возможна неточность в дате назначения Забарелло архиепископом Пароса в 1515 г., т.к. Acta Graduum Academicorum упоминают d. Pauli Zabarelle archiep. Pariensis среди присутствующих на защите некоего Ioannis Franscisci Iordanis уже под 1513 годом (запись № 680, с. 238 Acta Graduum Academicorum).

[93] J. Felix Ossinger, Bibliotheca Augustiniana, Ingolstadii et Augustae Vindelicorum. 1763, p. 782.

[94] Marco Ruffini, Un’attribuzione a Donatello del ‘Crocifisso’ ligneo dei Servi di Padova // Prospettiva. 2008; 130/131, р.22-49.

[95] Вiтаут Тумаш, Скарына у Падуi // Запiсы Беларускага Iнстытута Навукi й Мастацтва. Munchen, 1970, с. 53.

[96] Гаэтано Морони, камергер Grégoire XYI et de Pie IX, опубликовал на итальянском «Словарь историко-церковной эрудиции от св. Петра до наших дней» в 103 томах (Gaetano Moroni, Dizionario di erudizione storico-ecclesiastica da San Pietro sino ai nostri giorni. Venezia : Tipografia Emiliana, 1840-1861. Vol. LIX, p.196) ; См. также Matteo Sanfilippo, Gara della Rovere (Franciotti Della Rovere), Sisto // Dizionario biografico degli italiani: esempi di biografie. Roma: Istituto della Enciclopedia italiana, Volume 52, 1999.

[97] Gaetano Moroni, Dizionario di erudizione storico-ecclesiastica, p.196.

[98] Francesco Piovan, Note sulle parentele padovane e sulla famiglia di Bartolomeo Cipolla, in G. Rossi, ed. Bartolomeo Cipolla: un giurista veronese del Quattrocento tra cattedra, foro e luoghi del potere. Padoue, CEDAM, 2009, p. 228.

[99] Francesco Cammarosano, La Vita e le Opere di Sperone Speroni. Empoli : Tipografia R. Noccioli, 1920, p.11); см. также Acta Graduum Academicorum, p.278-281.

[100] E. Martellozzo Forin. Evecque et chanoines dans une université d’état: le cas de Padoue dans la première moitiè du XVe siècle, in Les Universités et la Ville au Moyen Âge: Cohabitation et tension. Ed. Patrick Gilli, Jacques Verger, Daniel Le Blévec. Leiden, Brill, 2007, p.163-180.

В Падуе сохранилось здание – Palazzo Zabarella. См. также: The Oxford Dictionary of the Christian Church (3 rev. ed.). Edited by F. L. Cross and E. A. Livingstone. Oxford University Press, 2005; Michael Ott, Francesco Zabarella, in Catholic Encyclopedia. 1913, Volume 15.

[101] Например, Francesco Piovan, Note sulle parentele padovane e sulla famiglia di Bartolomeo Cipolla, in G. Rossi, ed. Bartolomeo Cipolla: un giurista veronese del Quattrocento tra cattedra, foro e luoghi del potere, p. 217-236.

[102] Nicolai Comneni Papadopoli, Historia gymnasii patavini post ea, quae hactenus de illo scripta sunt, ad haec nostra tempora plenius, & emendatius deducta. Cum actuario de claris professoribus tum alumnis eiusdem. Tomus I. Venetiis : Apud Sebastianum Coleti, MDCCXXVI (1726). Здесь под 1502 г. упоминаются профессора медицины Hieronymus à Mullo (р.152) и Hieronymus Urbinus (р.153).

[103] Antonio Faggiani, Topografia della citta e dintorni de Padova, scritta per Laurea Medica. Padova : Tipografia cartallier, 1837, p.221.

[104] http://www.getty.edu/vow/ULANFullDisplay?find=&role=&nation=&subjectid=500032912

[105] De la Mare A. C., Nuvoloni Laura, Bartolomeo Sanvito: the life and work of the Renaissance scribe. Еd. by Anthony Hobson, Christopher de Hamel. Paris : Association internationale de bibliophilie, 2009.

[106] Acta Graduum Academicorum, p.256.

[107] Anthony Hobson, Foreword, in Bartolomeo Sanvito: the life and work of the Renaissance scribe De la Mare A. C., Nuvoloni Laura, Bartolomeo Sanvito: the life and work of the Renaissance scribe, pp. 7-10.

[108] «De bene instituta re publica» – см.: Claudio Finzi, Morosini Domenico и Joseph Gullino, Morosini, Marcantonio, in Dizionario biografico degli italiani: esempi di biografie. Roma: Istituto della Enciclopedia italiana. 2012, Volume 77.

[109] Scott Dickerson, Chronology, in Bartolomeo Sanvito: the life and work of the Renaissance scribe / De la Mare A. C., Nuvoloni Laura, Bartolomeo Sanvito: the life and work of the Renaissance scribe, pp. 39-62.

[110] John Fricker, Writers of Italic: Bartolomeo Sanvito, Roman scribe (1435-post 1518?) // Magazine of the The Society of Italic Handwritting, 2009.

[111] V Lettre de Messer Lorenzo à la Marquise de Mantoue relative aux publications en caractères cursive d’Alde Manuce, 9 juillet 1501./ Aldo Manuzio: Lettres et documents, 1495-1515. Еd. Armand Baschet. Venetiis: Antonellianis, 1867, pp.9-11.

[112] Сымон Брага. Геаграфiчная лякалiзацыя жыцьцяпiсу доктара Скарыны // Запiсы Беларускага Iнстытута Навукi й Мастацтва. Мюнхэн, 1964. Кн. 3, с.21-22.

[113] Acta Graduum Academicorum Gymnasii Patavini ab anno 1501 – ad annum 1550. Index nominum cum aliis actibus Praemissis. Ed. Forin, Elda Martellozzo. Instituto per la storia dell’Università di Padova. Padova: Antentore, MCMLXXXII (1982). Vol. III № 4, p.167.

[114] См.: Abraham J. Karp, From the Ends of the Earth: Judaic Treasures of the Library of Congress. New York: Rizzoli; washingtoon, DC: Library of Congress, 1991; Soncino, Dizionario di Storia. Roma, 2011 или on-line:http://www.treccani.it/enciclopedia/soncino_(Dizionario-di-Storia)/

[115] Shasha Shaul. M., Massry Shaul G., The medical school of Padua and its Jewish graduates // Harefuah. The Journal of the Israel Medical Association. 2002 April, 141(4):388-94, 407; кроме того, о еврейском образовании в стенах Падуанского университета см. David B. Ruderman, Padua and the formation of a Jewish medical community in Italy, in David B. Ruderman (ed.) Jewish Thought and Scientific Discovery in Early Modern Europe. New Haven – London: Yale University Press, 1995, p.105.

[116] H.P. Biggar, ed., The precursors of Jacques Cartier 1497-1534: A Collection of Documents relating to the Early History of the Dominion of Canada. Ottawa: Government Printing Bureau, 1911, pp.15-21. Original documents housed in the Milan Archives, Milan. On-line: http://www.heritage.nf.ca/exploration/soncino.html

[117] Acta Graduum Academicorum Gymnasii Patavini ab anno 1501 – ad annum 1550. Index nominum cum aliis actibus Praemissis. Vol. III № 4, p.96.

[118] Nicolai Comneni Papadopoli, Historia gymnasii Patavini : Post ea, quae hastenus de illo scripta sunt, ad ahaec nostra tempora plenius, & emendatius deducta, p. 321.

[119] Источники разнятся в годах (1547, 1556 или 1557) издания в Венеции Дезидериусом Линьямином, «доминиканцем из Падуи», книги надписей из Цицерона на могильных плитах и урнах в городе Занте (Desiderius Lignamineus, Facies sepulcri M. Tull. Ciceronis in Zacyntho reperti. Venis, 1557) – См. Œuvres complètes de M.T.Cicéron, traduites en Français, avec le texte en regard. Par Jos. – Vict. Le Clerc. Tome I. Paris : Chez Lefèvre, MDCCCXXV (1825), p.231; Poecile Sive Epistolae Miscellaneae Ad Literatissimos. Volume 3, Numéro 2.  Par Christoph August Heumann, р. 178.

[120] См. Alfred A. Strnad, Dal Legname (de Lignamine, de Oligname, dal Legno, de le Ase), Francesco // Dizionario Biografico degli Italiani. 1986, Volume 32.

[121] Carmelo Alaimo, De Lignamine (Del Legname, La Legname, o Legname), Giovanni Filippo.// Dizionario Biografico degli Italiani. 1988. Volume 36.